Хор больных детей. Скорбь ноября

Паломники, должно быть, видели кое-что в монастыре по ночам. Даже спотыкаясь о корни и камни, они имитируют движения, которые совершала Лукреция. Хотя это и дурной тон, я достаю сигарету и закуриваю. Любители кислоты ведут себя так, словно идут по длинному коридору, неся новорожденных матерям в родильное отделение. Они присаживаются поговорить с фантомами, обсудить прекрасных младенцев, их яркое и открытое будущее.

Когда они слепо поворачиваются ко мне с широко расставленными руками, в их рты льется дневной свет.

Берк, кроме своих записей, по сути, ничем не занят. Шериф насмотрелся фильмов, в которых говорят, что убийца может появиться на похоронах жертвы. У него не хватило ума взять камеру, но он может фотографировать. Записывает имена, номерные знаки, отмечает размер обуви. Бинки будет отмщен.

Аббат Эрл больше не в силах плакать. Он бьет по стенам, а заплакать просто не может, хотя и хочет. Он вытирает лицо мантией, и вшитые колючки из кошачьего когтя покрывают его щеки царапинами.

Про трех людей в городе известно, что они делают аборты – две фермерские жены и Вельма Кутс. Центр планирования семьи слишком далеко, это слишком дорого, и никто в округе Поттс не доверяет чужим в таких делах. Стараемся не отходить от домашних традиций.

Раньше я приводил девочек ко всем трем, и никто так ужасно не косячил при работе. Либо кто-то еще решил попробовать набить руку, либо сестра Лукреция сделала это сама. Но все равно кто-то должен был выбросить ее тело и забросать листьями.

Аббат Эрл настолько вымотан, что с трудом может встать. Два монаха берут его под руки и поддерживают, как могут. Покачиваясь, он наконец удерживается в вертикальном положении. Монахи хотят отвести его в тень, но Эрл не дается. Он замечает меня, стоящего в отдалении на насыпи, и направляется в мою сторону, подбирая свое облачение, чтобы одежда не мешала карабкаться.

– Мне нужно поговорить с тобой, – слышу я его тяжелый голос, полный слез и горя, но где-то глубоко в нем притаилась твердость. Если бы у моего отца был подобный стержень, он бы не покончил с собой.

– Слушаю.

– Да, мне тяжело это дается…

Приходится сделать шаг ему навстречу. До того я не подходил настолько близко, чтобы почувствовать, как от него несет джином. Смерть сестры Лукреции отбросила его к старой привычке запивать свою боль, как во времена, когда он работал на моего отца, осушая болото. Порезы на его лице набухают. Мы стоим под темнеющим небом, глядя друг на друга. У него опять начинают стучать зубы, нервный тик усиливается.

Я говорю ему, что подозреваю – у сестры Лукреции была связь с одним из духовных искателей, живших в монастыре, с другим мужчиной по имени Себастьян. Он мотает головой так резко, что та едва не сваливается с плеч, и говорит, что в святом ордене Летающих Валенд никогда не было ни одного мужчины с таким именем.

– Ты уверен? – спрашиваю я.

– Да.

Конечно, он до сих пор думает, что я каким-то образом тут замешан. Это простительно. Ничтожный червяк подозрений может в конце концов разъесть ваш сон. Он слышал, как она во время молитв называла имя брата, и чувствует, что Себастьян каким-то непостижимым образом связан с ее смертью. Может, так и есть.

– Расскажи мне, Эрл, – прошу я. – Что с ней случилось?

– Я не могу рассказать ничего особенного ни тебе, ни кому-то еще. Все, что произошло, случилось за ночь. Я сам пожелал ей спокойной ночи и видел, как она идет в свою келью. На следующее утро она не вышла на завтрак и утренние молитвы.

– Ты еще думаешь, что она хотела покинуть орден?

Он испускает вздох,

– Она все больше отдалялась.

– Это необязательно что-то значит.

– Я знаю.

Он бессознательно дергает рукой, словно хочет схватить меня за запястье. Ему очень нужен какой-то человеческий контакт, но слишком близко подойти ко мне он боится. Ему нужна моя помощь, но он надеется избежать прямой просьбы.

– Когда мы говорили в последний раз, ты сказал, что, может, она собиралась уехать, потому что ей угрожали.

– Да, так.

– Ты еще думаешь, что в этом причина?

– Я считал, что, вероятно, кто-то просил ее покинуть нас. Возможно, ее любовник, кем бы он ни был.

– Звучит резонно.

– Да, может, он хотел жениться на ней и завести семью. Или… может, он просто боялся, что их раскроют и…

– И заставил ее сделать аборт.

Он больше не может с собой справляться и в конце концов хватает меня за руку. Мне приходится дышать сквозь зубы. Он низко опускает голову, а когда опять ее поднимает, на шее взбухают толстые багровые вены.

– Боже, я до сих пор не могу в это поверить. Что ее бросили в таком виде.

– У Берка есть подозреваемые?

Внезапно аббат Эрл выглядит смущенным.

– Боюсь, что из-за горя…

– Ты упомянул обо мне и братьях. Ничего.

Он отпускает меня, и в его голосе вновь звучит железо.

– Себастьян. Она упоминала имя Себастьяна. Мне было ясно слышно.

Он вытирает мантией кровь и пот с лица, но только раздирает его еще больше. Порез в углу рта расширяется, и соленый пот наверняка ужасно жжет.

– Прости. Наверное, мне не стоило ничего говорить.