Хор мальчиков

Михаилу Борисовичу пришлось разыграть пьесу, сославшись на свой мнимый звонок: мол, ему по телефону как раз не велели приезжать группой: «Нечего устраивать у нас табор». Хотя подобного разговора и не случилось в действительности, Литвинов не рисковал: поди проверь. Чиновник, однако, гневался лишь для порядка и, удовлетворившись объяснением, сделал то, что нужно, без промедления, и теперь его посетитель лишь порадовался такому стилю работы: «Молодцы наши, переняли у немцев всё лучшее», — и только перед уходом, завернув «на дорожку» в туалет, увидел: нет, не всё.

Очередь, в которой прошли лучшие часы дня, была неприятна одним — движением вслепую, по командам из репродуктора, настолько хриплого, что Литвинов опасался не узнать собственную фамилию. Лучше всего было бы помалкивать, чтобы вовсе не пропустить вызов, тем не менее он разговорился с мужчиной с соседнего стула; седая щетина на лице того, полувыбритом (или, скорее, полунебритом), не позволяла определить на глаз возраст хозяина: годились и сорок лет, и все шестьдесят.

— Я здесь в первый раз, — неожиданно для себя поведал ему Михаил Борисович.

— Неужто сюда приходят — во второй, если понравится? — насмешливо отозвался тот.

— Вы не поняли. Просто вчера всего этого не было.

— А ещё раньше и подавно не было ничего.

— Ну, это для тех, кто не сумел распознать. Многое зависит от терпения: обещанного, как знаете, три года ждут. А до того может случиться всякое, включая мировые катаклизмы, и это всякое иные товарищи принимают за неудачу, за провал, за крах идеи. Между тем любое дело следует доводить до конца — до торжества, если хотите.

— Я перебью: вы сюда на постоянное жительство приехали? — осведомился полубритый, сделав ударение на «постоянном».

— Да, на жительство.

— Стоило ль ехать? С такими взглядами вы бы процветали и в России.

— Во вчерашней.

— Кто знает в которой. В завтрашней хотя бы. Но ловлю на слове: ведь процветали?

— Да вы и не знаете моих взглядов: я говорил нечто общее, — сообразил увильнуть Литвинов. — Только что это вы задираетесь?

— В России можно сейчас делать хорошие деньги. Стоп, стоп, не перебивайте, я знаю, вы спросите, как же я-то их не сделал. А я отвечу просто: мне это не по нутру, я лентяй. Если что-то вменят в обязанность, буду выполнять, деться некуда, а вот добиваться чего-то самому — то придумывать, то отстаивать — пропади оно пропадом.

— На что же вы теперь рассчитываете?

— Авы?

— Знаете ли, вопросом на вопрос отвечают лишь в Одессе. Но ладно, я таки поясню: в свете вашего признания вы хотите многого, а возможностей не видите. Будь вы помоложе — могли бы, наверно, надеяться на кое-какую работёнку в западных землях, только… Только это теория, а на практике наш удел ясен. Вот вы говорите: Россия… Невозможно же скопировать. Учтите одну важную вещь: немцы законопослушны, их в сообщники не возьмёшь. Правда, и на ваучере не проведёшь.

— В сообщники! Можно подумать, что я замыслил уголовщину, — возмутился сосед.

Литвинов и сам пожалел о нечаянном слове, но не стал поправляться, решив, что, в сущности, никого не обидел.

— Не торопитесь, ещё найдёте себе место, — проговорил он.

— Авы?

— Ну опять за рыбу деньги! Нам друг за дружкой тянуться нечего: тут не экзамен, цитату не спишешь. Вам попадётся своя лазейка, мне — своя. — Он засмеялся: — Опять вы попрекнёте меня низким стилем: то сообщники, то лазейка. Согласитесь, однако, что так доходчивей. Мои студенты это понимали.

— Вот оно что: ваши студенты. Тяжко вам придётся без них.

— А я притворюсь для себя, что ушёл на пенсию, — без улыбки сказал Литвинов. — Мне и в самом деле скоро пришлось бы — по российскому счёту.

— Перейдите на гамбургский — и помолодеете.

Именно последнего Михаил Борисович и не хотел, уже усвоив, что пожилых здешние власти беспокоят меньше.

Глава третья

— Представь, — сказал Дмитрий Алексеевич Марии, — она вдруг вспомнила о сыне.

— В том смысле, что пора перетащить его сюда?

— Не пора, не пора: надо же человеку спокойно окончить институт.

Накануне Раиса не сказала ничего определённого, и Свешников заподозрил, что она готовит почву для серьёзного наступления, целью которого могло быть только одно: что-то у него отнять. И хотя отнимать было, кажется, нечего, он не только в этот раз, но и всегда был настороже, не забывая, как изобретательна жена, и так как многие важные дела требуют подхода издалека, остерегался заводить с нею подробные беседы; начавшись безобидно, каждая могла бы обернуться таким подходом. До сих пор это удавалось без труда: супруги, хотя и жили в одном доме, почти не встречались, тем более что даже на курсы добирались разными путями. Занимались они в разных группах и в школьном здании могли не видеться по нескольку дней, а когда нечаянно оказались наедине и Раиса заговорила о своём, Дмитрий Алексеевич приготовился к неприятностям.

Замешкавшись в классной комнате и оттого думая, что выходит на улицу последним, Свешников неожиданно столкнулся с нею в дверях; она торопилась, видимо, догоняя своих, но тут безнадёжно махнула рукой и, остановившись, начала с банальности: