Даже тем, кто слишком уверен в себе, даже им когда-нибудь да приходилось сомневаться в собственных убеждениях, даже они — многие из них — признавались, что перед серьёзными делами не избегали колебаний, а кто избегал, тот эти дела и губил. Тем не менее на свете есть затеи и другого толка, не терпящие излишних раздумий — это, например, сочетание браком, при котором если уж не знаешь, что тебе нужно, то скоро поймёшь, что нужно — нечто иное. К счастью или нет, а перед упомянутым действом мало кто способен рассуждать трезво: одни, влюблённые не на шутку, напрочь теряют способность критически оценивать хотя бы что-нибудь, другие же, пусть ещё и не забыли, что такое хорошо, а что такое плохо, вредят себе, торопясь разделаться с постылой неопределённостью; есть и третьи, но эти-то поступают строго по необходимости, и потому — не о них речь. Дмитрия Алексеевича хотелось бы отнести к первой группе, однако обстоятельства сложились так неудачно, что теперь его, кроме как во вторую, оказалось решительно некуда пристроить. Он женился, сознавая, что мечтал совсем не о такой паре, то есть хотя у него оставалось предостаточно сомнений, ему как-то разом опостылел окружающий малолюдный мир; разборчивому жениху, Дмитрию Алексеевичу пришлось внушить себе, что поиски идеала не могут длиться вечно: в его возрасте они становились смешными. Теперь, вывел он, пристало руководствоваться правилами попроще — например, таким: не стоит искать женщину с какими-то особенными достоинствами, у всех они примерно одинаковы, зато разнообразны пороки, и надо выбрать ту, с чьими пороками смириться легче. Признав при таком подходе, что совершенство недостижимо в принципе, он всё-таки оставил себе в качестве лазейки спорное убеждение, что поиски того даже и отцами семейств — занятие настолько само по себе благородное, что никак не может нарушить добрых супружеских отношений, точно так же, как и всякое искусство не вредит и не мешает размеренному бытию. Они и впрямь не помешали: Раиса не замечала или неверно толковала интерес в его невольных взглядах на встречных красавиц; но и в самом деле, с этой стороны их семье ничего не грозило, как, впрочем, и с другой, со стороны чужого Свешникову ребёнка — не грозило бы, когда б стараниями Раисы, тоже, он надеялся, невольными, в этом месте не появилась безболезненная поначалу, мягонькая опухоль, с разрастанием которой семья, ещё не успев стать крепким целым, обнаружила склонность не то чтобы к распаду, а к некоторому, скажем так, разрыхлению из-за мальчика, живущего то здесь, то там, на два дома: в северном — с тёткой, а в юго-западном — хотя и с матерью, но в присутствии постороннего человека, дяди Мити, от которого глупо ждать проку и которому можно безнаказанно делать пакости.
Вдобавок тень Аликова отца пусть и не являлась ночами из-за штор, но призывалась Раисой при малейшей надобности, а часто и вовсе без оной. Погружённый в свои материи, Дмитрий Алексеевич не обращал на это внимания, и только определённо огорчался, когда ему при пасынке пеняли за сделанные, а часто и померещившиеся оговорки или промахи. С этим ещё можно было бы жить да жить вместе, но при условии, что Свешников подладился бы к жене, не просто потакая прихотям, а изменив свои устоявшиеся с годами представления о нравственных ценностях — чего он никак не мог себе позволить.