Хор

Я просто попробую объяснить тебе природу моего страдания. Видишь ли, я убежден, что Господь начисляет каждому вполне определенное, зафиксированное в специальной Его книге, количество страдания. Да: твердо зафиксированный размер страдания – в каких-то там единицах. Суммарное количество этих единиц человек изменить не в силах: это и есть Судьба.

Однако человек может менять форму страдания. Условно говоря, на этом свете для человека существует гуманный ("свободный") выбор между глыбой льда и сковородкой: в результате он может оказаться вмороженным в лед, а может, по своему желанию, быть зажаренным. Ну, вариантов здесь, конечно, больше, чем два. Гаррота или "испанский сапожок", "вилка еретика" или "ведьмино кресло"  – ну и так далее – почитай  историю инквизиции.

Заросла то ли, да заросла да во поле дорожка,

Во поле дороженька она за…заросла, заросла…

Это я говорю опять же для того, чтобы показать тебе, сколь искренне мое чувство вины: я ведь предполагаю, что если бы не твой хор, для меня было бы мучительным что-то другое. Может быть, Господь назначил бы мне, эквивалентом, какую-нибудь изматывающую болезнь – кто знает? Просто назначил бы – и все. Потому что я счастлив моей любовью к тебе, а на этом свете так, видно, нельзя.

А могло бы случиться нечто еще более странное. Ты замечала ли, жена, что фантазия Господа нашего не беспредельна? Это особенно заметно – я имею в виду: заметно невооруженным глазом – на представителях животного мира – или на образцах растений – деревьев, цветов, плодов.

Он, Господь наш Вседобрый, иногда позволяет Себе лениться, потому-то и не изобретает ничего нового, а использует то же самое – только в чуть-чуть иных комбинациях. То есть комбинации эти – в том-то и дело – состоят из прежних, давно известных элементов.

К чему я клоню? А к тому, повторим, что Господь наш Непревзойденный иногда ленится. Да, Он бывает ленив. (А то с чего же ленивы бываем мы сами, созданные "по образу и подобию"?)

И вот сейчас, жена, я скажу очень важную вещь. Может быть, самую важную. Понимаешь, Он, Господь наш Всемудрый, в силу Своей лени, не всегда снисходит до мотивации страдания. Ее, мотивацию, ведь еще придумать надо, изобрести. А Ему, Создателю Вездесущему, лень. И вот тогда Он назначает индивиду страдание – щедрой рукой, полной мерой – просто так – безо всякой причины.

Я видел таких людей (страдающих как бы "без причины": то есть без причины, понятной даже им самим) – сколько угодно. А ты, ты – разве не видела таких людей, жена?.. Видела. Где?.. Здесь.

Как по той, то ли да, как по той да по дорожке,

По той по дороженьке ни… ни проехать, ни пройти…

Именно. Я знал, что ты именно так и ответишь: здесь видела, а на своей бывшей родине – нет, никогда. Там мотивация всегда груба, зрима, а потому страдание словно бы легитимно. Блокадные очереди, очереди с передачами в тюрьмы, очереди на крестины, свадьбы, похороны – сколько в одни руки? И ты, жена, – не возмущайся, пожалуйста, это ведь ты же сама мне и сказала, только, видно, уже не помнишь – ты сказала мне как-то: всю жизнь подворовывать и ни разу не попасться – вот оно, русское счастье. Твоего отца, конечно, же, расстреляли, – и тот факт, что ты являешься моей женой, матерью моих детей и живешь на родине их отца, со своим мужем, сыграл здесь не последнюю роль – хотя (как ты сказала сквозь рыданья) "шпокнуть" его, как и любого каждого, могли бы и за просто так, не удосуживая себя, на манер Господа нашего, изобретением "причин". Твоя мать умерла с горя. И у тебя есть – понятные твоим людям – истоки для скорби.

А мне для страдания назначен твой хор. Ну, это помимо того, что мы пережили с тобой вместе – понятного всем без исключения: "война – это не есть хорошо для ее жертв". Чувствительность к боли, жена, – чувствительность вообще, как таковая, –  у всех разная. В этом смысле не убедительно измерять боль длиной блокадных очередей (уххх! вот ему бы, этому Андерсу твоему, – то, это и то! ему бы вот нашенское попробовать! уххх! поглядели бы мы на него, на голубчика!). Боль, жена, сантиметром не измеряют. Страдание можно измерить только силой сострадания – если уж за то браться.

А сейчас, жена, действительно главное. Это все было вступление. Что же является для меня "действительно главным"?

Не ходи в свой хор, жена. Я прошу тебя. Я тебя молю. Если бы я мог сейчас, я бы рухнул перед тобой на колени, пал бы ниц. Сегодня же ты не пошла? Вот и не ходи потом. Не ходи больше. Пожалуйста, не ходи никогда.

Я даже не говорю: почему бы тебе не ходить нидерландский хор? Я знаю, тебе это совсем не надо. Есть то, что есть: ты вспоминаешь свою страну с неизменным страхом, а ходишь в ее, этой страны, хор.