Хор

…После Шотландии Андерс почувствовал себя обновленным, счастливым, полным сил, что было особенно необходимо, так как дома его ждали перемены: в июне родилась девочка, которую назвали Анна-Маргарет; жена перестала ходить в хор, всецело отдавшись воспитанию малышки, этот факт оказался своеобразной терапевтической реабилитацией для Андерса: врачи уверяли, что омертвелая ткань сердца полностью зарубцевалась, притом почти без нарушений сердечной функции; двенадцатилетние Фред и Ларс, добровольно, занялись дополнительным  (в школе был пока только английский) изучением языков: Фред – французского и польского, Ларс – немецкого и шведского; восьмилетняя Ирис стала брать уроки танцев; через полгода, к Рождеству, Андерса значительно повысили в должности, он стал зарабатывать в два раза больше; они с женой продали прежний дом и купили – там же, в Утрехте – более просторный, где малышке сразу была выделена отдельная комната; жена уговорила Андерса взять девочке няню, он сделал и это; и вот наступил очередной вторник, и жена неожиданно пошла в хор; и наступила пятница, и жена – в приподнятом настроении, помолодевшая, красивая, как никогда - пошла в хор; и наступил вторник, и жена – уже привычно, естественно, совсем как обычно - пошла в хор; и наступила последняя пятница лета тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, и с Андерсом случился второй инфаркт.

14.

стозевное, многоочитое чудо,

чудище дивное, чудище лютое,

хор встает, как восход,

хор стоит, как пожар,

хор стоит как пожар до самого неба –

грозный, громокипящий, предвечный;

хор,

пылающий монолитный метеорит,

одинокий титан,

изгой неведомых чужедальних галактик;

ты, частица его,

ты не видна в этом слепящем сиянии,

ты не слышна в этом штормовом, бушующем огневище,

твои черты мелькнули, исчезли,

да ты ли это была?

твое лицо – что это было?

безучастный лик идола,

увенчанный увесистым, словно булыжник,

суррогатом венца,

грубым, громоздким,

схожим -

излишеством,

грузным величием -

с грубым азиатским роскошеством,

с украшением

сфинкса, скифа, мертвеца-фараона;

твое лицо  

кажется мне совсем незнакомым,

земноводным,

ноздри и чешуя,

твое лицо в этом страшном тяжеловесном уборе

 уже не отличимо от чужих;

меня, наверно, забросили

на кольцо Сатурна,

я один,

кругом ночь и холод,

 я теряю сознание,

и навигатор утерян,

да и к чему он?

бессчетное множество раз в эти годы

я оказывался в глубоком нокауте от своей догадки,

что и после до-ре-ми,

после распевки,

что и после фа-соль-ля-си,

после репетиции,

после выступления,

после аплодисментов,

после занавеса и погашения света,

и затем, после вашего дикого сабантуя,

я не смогу вычленить тебя

из монолитной стены,

где, поверх каменных лиц,

вьются, извиваются, пляшут

языки,

языки-язычища пламени;

бессчетное множество раз

я признавался себе,

что ты уже не вернешься ко мне,

не вернешься вовек,

но даже не это было самым страшным,

знаешь, мне казалось,

вот что самое жуткое,

не совместимое с дыханием,

не совместимое с биением сердца:

мне казалось,

я не встречал тебя никогда,

ты не была даже рядом со мной никогда,

и даже сон о тебе был чужим;

 и ты останешься там,

с ними,

за ними,

в них,

по полному праву,

ты просто останешься там, где существовала всегда,

безликой частицей пламени,

на веки вечные,

до скончанья времен,

понимаешь меня?-