Хореограф

– Послушай, мне кажется, им нравилась колонизация. Как ты думаешь, это – от слабости? Они хотели прислониться к сильному? Чтобы кто-то отвечал за них? Они продолжают ходить в храмы своих бывших колонизаторов, молиться их богу.

О чем он? Неужели просчитывает последствия своей собственной «колонизации» Залевским?

– Ты бы хотел прислониться к сильному, чтобы он за тебя отвечал? Ты готов за это молиться его богам? – пошутил Марин и не заметил первую реакцию парня, а также то, чего ему стоило взять себя в руки и увести разговор.

– Я думаю, не важно, какому богу ты молишься. Важно, как ты живешь. Поэтому я вне религий.

Марин не имел ничего против такого подхода, но позволил себе уточнить:

– Они могли подчиняться своим правителям, а не колонизаторам. Так оно и вышло в конце концов.

– Наверное, это в каком-то смысле еще хуже. Когда свои правят своими. Внутрисемейно чморят. Касты эти… Человек только родился, ничего плохого не сделал, а уже – неприкасаемый. Беззащитный абсолютно. Говновоз пожизненный.

– Ну, не обязательно говновоз. Пойдем, я покажу тебе «растущий крест».

На правах бывалого Залевский повел экскурсанта в одну из капелл собора, рассказывая по пути легенду: в семнадцатом веке один пастух решил вырезать для себя деревянное распятие. И пока орудовал тесаком, к нему явился сам Иисус Христос. О чем они говорили, история умалчивает. Но после этого случая христиане поместили крест в часовню. И – о чудо! – крест стал расти! Размерами он уже сопоставим с крестом Голгофы.

– Так оно и бывает, наверное: каждый старательно вырезает свой крест, взваливает его на себя, несет его всю жизнь, рассчитывая на помощь и защиту, а крест день ото дня только растет. И приводит человека на Голгофу. И тебя на нем в конце концов распинают, – сказал мальчишка и заглянул в глаза Залевскому. Хотел услышать опровержение? Не дождавшись от Марина утешений и заверений в возможности иного исхода, взял его за руку и потащил к выходу. – Не води меня больше в храмы. Мне и так со всем этим непросто.

Он вел хореографа за руку, и это было так необычно, что стало невозможно идти молча, потому что думалось только об этом.

– Почему ты утащил меня из храма? – спросил Залевский.

– Я тебя не утащил. Мы просто ушли.

– Я привел тебя в храм, а ты меня увел из него, – настаивал хореограф.

– И что это значит?

– Наверное, что-то значит. Только дьявол боится храмов, – засмеялся Залевский. Ну, конечно, мальчишка же был его искушением. Искусителем. Хоть и невольным. Ведь даже в том сладком сне Марин воскликнул «черт!», а не «о, боже!».

– Марин, – парень был серьезен, как никогда, – я думаю, что бог и дьявол – одно неразрывное целое. И оно – в каждом. И нет одного без другого. И церковь тут не при чем.

Вот эту фразу про единство бога и дьявола в каждом должен был однажды сказать Залевский. Как старший и опытный. Но откуда этот опыт у мальчишки? Какими своими грехами терзался он и как договаривался с собой?

– Так это и не секрет. Бог устами одного из четырех ветхозаветный пророков – Исаии произнес: «Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это». А ты разве не обращаешься в трудную минуту к богу, чтобы помог? Ты не говоришь: Господи, помоги мне?

– Говорю, конечно. Мне хочется, чтобы кто-то сильный мне помог. Чтобы кто-то был за меня. Но мне все равно в эту минуту кажется, что я обращаюсь к чему-то в себе. И никто больше не за меня.

Он посмотрел на Залевского. Чего он ждал в этот момент? Чтобы хореограф сказал, что будет теперь за него? У Марина не повернулся язык – выполнять божью работу, быть ангелом-хранителем ему не с руки. У него театр, проекты, артисты…

– А ты? Ты разве не просишь? – спросил мальчишка.

– Я чаще благодарю бога, чем прошу. Так сложилось в моей жизни. А знаешь, боги даже в индуистской мифологии побеждают асуров, благодаря умению соединять противоположные качества в одно целое: добро и зло, героизм и коварство. Зло и коварство употребляют во благо. Коварно убить асура в борьбе за господство – это, по-божьи, добро.

– То есть, добро вершится при помощи зла?

– Добро и зло – относительны. Каждый считает добром то, что ему во благо. Ну, и по-своему они правы. Когда я приехал сюда впервые, меня так потрясло все окружающее, что я полез в мифологию. И даже задумал поставить балет. Но оказалось, что трудно вычленить какой-то один сюжетный фрагмент. Все взаимосвязано, и каждая история имеет корни и развитие, нуждается в колоссальном количестве пояснений, отсылок. В общем, сломался. К тому же, для передачи индийской мифологии мне представляется наиболее аутентичным индийский язык танца, хотя он больше похож на сурдоперевод. Эдакий этнический наив, я бы сказал. Я вообще не использую этнику на сцене, это другой жанр.

– А кто такие асуры?

– Ты хочешь учиться «с рук»? Не читая, не углубляясь?

– Ну, хоть вкратце. Ты же углублялся?