Хорёк

Тот же следак, что выписал мне путёвку на зону: он явно рассчитывал на гораздо большее, то есть: что удастся свалить на меня десяток нераскрытых дел, но я поддался только по одному случаю. Не считая того, на чём меня уже взяли и отмазываться от чего было глупо и бессмысленно. Ну, якобы ещё у одного типа кошелёк свистнул: только тогда следак немного подобрел и перестал так нагло наседать, как до того. На суде я тоже подтвердил два эпизода – свой и навязанный, так что отделаться условным или штрафом возможности у меня никак не было. По возрасту же попасть в колонию для малолеток не получилось: мне ведь тогда уже восемнадцать стукнуло, и я ведь рассказывал, что поступил в школу на год позже, из-за дохлости и мелкого роста. Так что особой жалости и снисхождения ожидать не стоило: это уже по следаку было ясно, и когда мне выписали полтора года колонии, никто не удивился. Не удивилась мать, вспомнившая вдруг про так и не виденного мной ни разу родителя, не удивилась школа – крыса-директрисса, не любившая меня, наплела на суде ещё какие-то гадости, стараясь ещё больше утопить. Не удивились даже соседи по коммунальной квартире: хоть я и не давал особых оснований к ненависти, но они почему-то сразу решили, что именно я виноват в их бедах и несчастьях. Мне сразу припомнили и едва не случившийся пожар – откуда они могли знать, что его устроил я, никто этого не знал! – и несчастную кошку, и пропавшие однажды деньги молодой семейной пары – да-да, гниды решили, что я украл их – наравне с другими исчезнувшими вещами! Кофточка Петрусь-старшей, стеклянное ожерелье её жирной дочурки, несколько книг Якова Срульевича: всё это в неформальной обстановке – через мать – было предъявлено мне, и матери пришлось так же неформально полюбовно договариваться, отдавая свои деньги. Оборзевшие гниды просто не дали бы ей нормально жить, так что это был, наверно, единственный выход.

Что же касается места отбывания: оно оказалось совсем неподалёку. Тверская область, маленький городок среди болот и сосновых лесов, простая «рабочая» зона: в-общем, ничего выдающегося. Когда я туда ехал, то страшно боялся: я же ведь новенький, и ничего там не знал. С настоящими блатными я до зоны-то и не общался! И даже фени практически не знал, хоть и готовился к воровской жизни: то есть не сидеть, конечно, а зарабатывать тёмными делами. Хотя впервые я ещё в предварительном заключении немного ознакомился, не без этого: но там ведь куча случайных людей затесалась, непонятно как туда попавших, и все сидели друг у друга на головах, так что мне крупно повезло ещё, что я провёл в камере всего несколько недель.

Ну, в зоне всё оказалось как в пионерском лагере, только для взрослых мужиков. За этими мужиками, правда, глаз да глаз был нужен: сами понимаете, какой контингент там ошивался! Разумеется, до сегодняшних моих соседей далеко им – там же не мокрушники сидели какие-нибудь – но всё равно вначале мне пришлось очень непросто. Пока не прошёл я обряд прописки и получил хоть какой-то статус: об меня все ноги вытирали. То есть можно было и не стараться тогда, не отвечать на каверзные вопросы с подъёбами и подковырками: но тогда бы как я получил известность и признание в будущем: я бы так и остался простым «мужиком», ни на что не претендующим и тихо сопящим себе в две дырки.

Главным там оказался Макар: не вор в законе, но чел всё равно авторитетный. Свояк, по-моему. Я слышал: несколько лет назад грохнули его, не знаю уж кто – менты или конкуренты, но в любом случае жаль. По специальности он вроде домушником был, главное же то, что мужик он был хороший. Смейтесь-смейтесь, что такого смешного я сказал: даже не понимаю. Думаете: если человек – вор, то он обязательно должен быть гнидой? Ничего подобного! Общаясь в той же зоне с разными людьми, и знакомясь уже после с отсидевшими или ни разу даже не попавшимися коллегами по цеху, я могу точно сказать: если исключить убийц, маньяков и некоторых других откровенно преступных типов: уголовники мало отличаются от обычных людей. То есть почти ничем.