Хорнблауэр и «Отчаянный»

«Отчаянный» поворачивался, продолжая стрелять по транспортному судну. Еще один бортовой залп вспорол темноту перед ним. Ядра с секундными интервалами ударяли в нос корабля. Хорнблауэр стоял, стараясь не дергаться от испуга, и думал, что делать дальше. Последний ли это выстрел? Спереди раздался громкий треск и крики. Это упала фок-мачта. Это фор-марса-рей рухнул на палубу.

— Руль не слушается, сэр! — крикнули от штурвала. Без фок-мачты «Отчаянный» будет рыскать к ветру, даже если обломки мачты не сработают как плавучий якорь.

Хорнблауэр чувствовал на щеке, как меняется ветер. Теперь «Отчаянный» беспомощен. Теперь его может разнести в щепки враг, в два раза превосходящий по размеру и в четыре — весом ядер, с мощной обшивкой, непробиваемой для легких ядер шлюпа. Остается отчаянно драться до конца. Разве что… Сейчас враг, должно быть, кладет руль право на борт, чтоб накрыть их продольным огнем — или сделает это сразу, как поймет в темноте, что произошло. Время бежало быстро, ветер, слава Богу, все еще дул, транспортное судно все еще было близко к правому борту. Хорнблауэр громко заговорил в рупор:

— Тихо! Молчать!

Стук на баке, где матросы возились с упавшей мачтой, стих. Замолкли даже раненные. Это дисциплина, дисциплина не вбитая кошками, а осознанная. Хорнблауэр слышал грохот пушечных катков: французы выдвигали пушки, готовясь к новому бортовому залпу. Он слышал приказы, фрегат разворачивался, чтоб нанести coup de grace[6].

Хорнблауэр направил рупор вверх, как если бы обращался к небу, и заговорил, стараясь, чтоб голос его прозвучал твердо и тихо. Он не хотел, чтоб его услышали на фрегате.

— На крюйс-марса-рее! Открыть огни.

Момент был ужасный — может, огни погасли, может, убит матрос, поставленный на рее. Хорнблауэр вынужден был повторить приказ.

— Открыть огни.

Дисциплина не позволила матросу ответить, но вот и огни — первый… второй… третий красный фонарь на крюйс-марса-рее. Хотя ветер дул в сторону фрегата, Хорнблауэр расслышал дикий крик французского капитана. Тот приказывал не стрелять. Может, он думал, что произошла ужасная ошибка, может, в темноте принял «Отчаянного» за его недавнюю жертву. Как бы то ни было, он приказал не стрелять. Как бы то ни было, его снесло в подветренную сторону, а сто ярдов под ветер в такой темноте — все равно что миля в условиях нормальной видимости.

— Закройте огни!

Не стоит давать французам цель, по которой стрелять, или указание, куда лавировать, когда они поймут, что произошло. Теперь Хорнблауэр услышал голос совсем близко.

— Буш докладывает, сэр. Я, с вашего разрешения, ненадолго оставлю пушки. Фор-марсель закрыл всю батарею правого борта. Не могу стрелять.

— Очень хорошо, мистер Буш. Каков ущерб?

— Фок-мачта сломалась в шести футах от палубы. Все полетело за правый борт. Большая часть вант держит — мы тащим все это дело за собой.

— Тогда за работу — тихо, мистер Буш. Сначала уберите все паруса, потом разберете обломки.

— Есть, сэр.

Если убрать все паруса, судно станет еще менее заметным, и, удерживаемое странным плавучим якорем, будет меньше сноситься ветром. В следующую минуту появился плотник.

— Мы очень быстро набираем воду, сэр. Два фута в трюме. Мои люди заделали одну дыру возле порохового погреба, но должна быть еще одна, где-то возле канатного ящика. Нам нужны матросы у помп, сэр, и, если можно, еще человек шесть в канатный ящик.

— Очень хорошо.

Так много надо было сделать в кошмарной атмосфере нереальности. Тут стало ясно, откуда идет это ощущение. Шесть дюймов снега лежало на палубе, приглушая и затрудняя каждое движение. Сугробы намелись у каждой вертикальной поверхности. Но еще сильнее это чувство нереальности шло от истощения, как нервного, так и физического. Пока идет работа, на усталость нельзя обращать внимания, надо думать ясно в цепенящей тьме, зная, что мель Трэпье близко под ветром, и что идет отлив. Как только убрали обломки, пришлось ставить паруса, моряцким чутьем догадываться, как управлять «Отчаянным» без фок-мачты. Лишь ветер на щеке да дрожащая стрелка компаса говорили Хорнблауэру, куда править, а мели поджидали его, если он ошибется.

— Я хотел бы попросить вас поставить блинд, мистер Буш.

— Есть, сэр.

Опасная работа для матросов, которым придется ставить парус под бушпритом в темноте, когда привычные ванты полетели за борт вместе с фок-мачтой. Но сделать это надо, чтоб не давать «Отчаянному» приводиться к ветру. Потом поставить громоздкий грот — грот-стеньга слишком ненадежна. Потом ползти на запад под скорбный перестук помп. Наконец серая тьма сменилась темной серостью, начало светать, снег перестал. Рассвело, виден стал беспорядок на палубе и утоптанный снег, там и сям окрашенный кровью. И вот наконец «Дорида», готовая прийти на помощь. Это можно было даже назвать безопасностью, если не думать о том, что еще предстоит лавировать против ветра на текущем судне с временной фок-мачтой в Плимут для починки.