Хороните своих мертвецов

Гамаш посмотрел на главного археолога, который склонился над кусочком металла, очищая его от земли. Можно ли считать это ограблением могил? Неужели люди никак не могут оставить мертвецов в покое? Зачем откапывать генерала и торжественно перезахоранивать его, воздвигать громадный монумент в сотне ярдов отсюда? Каким целям это служило?

Но Гамаш знал цель. Все знали.

Чтобы никто не забыл этих смертей и принесенных жертв. Кто погиб и кто убил. Пусть город был построен на вере и мехах, на шкурах и костях, но питался он символами. И памятью.

Гамаш повернулся и увидел, что доктор Шевре смотрит в ту же сторону – туда, где прежде был захоронен генерал и откуда его выкопали.

– «Dulce et Decorum est», – сказал археолог.

– «Pro patria mori», – закончил Гамаш.

– Вы знаете Горация? – спросил Шевре.

– Я знаю эту цитату.

– «Смерть за родину сладка и прекрасна». Великолепно, – сказал Шевре, глядя за спину Гамаша.

– Вы так думаете?

– А вы – нет, месье? – Шевре подозрительно покосился на Гамаша.

– Нет. Это старая и опасная ложь. Смерть бывает необходима, но никогда не сладка и редко справедлива. Это трагедия.

Они смотрели друг на друга, разделенные пространством земляного пола.

– Чего вы хотите? – спросил Шевре.

Он был высок, худощав, жёсток и резок. Боевой топорик. К тому же нацеленный в голову Гамаша.

– Почему Огюстен Рено мог интересоваться некоторыми книгами, принадлежавшими Шарлю Шиники?

Доктор Шевре взглянул на Гамаша так, будто тот был сумасшедший, но это не вызвало удивления у старшего инспектора.

– Что это должно значить? Я даже не понимаю вашего вопроса.

– Незадолго до смерти Рено нашел две книги, которые заинтересовали его. Это книги из Литературно-исторического общества. Но когда-то они принадлежали отцу Шиники. Вы знаете, кого я имею в виду?

– Конечно знаю. Кто его не знает?

Весь мир понятия о нем не имеет. Забавно, как одержимые люди считают и других такими же одержимыми или хотя бы заинтересованными. И археологам, и историкам, погруженным в прошлое, невозможно было понять, как это другие живут иначе.

Для них прошлое было не менее живым, чем настоящее. И если люди, забывающие прошлое, рискуют его повторить, то те, кто принимает прошлое слишком близко к сердцу, обречены вечно в нем вариться. Здесь перед Гамашем был человек, который принимал прошлое слишком близко к сердцу.

– Какая могла быть связь между Шиники и Шамплейном? – спросил Гамаш.

– Никакой.

– Подумайте, пожалуйста. – Гамаш говорил любезным тоном, но добавил в него чуточку стали. – У Шиники было что-то, заинтересовавшее Огюстена Рено. Мы знаем, что у Рено была только одна страсть – Шамплейн. Значит, Шарль Шиники в конце девятнадцатого века, вероятно, нашел что-то, какие-то книги о Шамплейне, и когда Рено обнаружил их, то понял, что они выводят его на место захоронения Шамплейна.

– Вы шутите? Его выводили туда птицы. Его выводили туда тоненькие голоса, звучавшие в его голове, его выводил туда рисовый пудинг. Он повсюду видел знаки и неоспоримые факты. Этот человек был психом.

– Я не говорю, что в книгах Шиники и в самом деле содержался ответ на тайну захоронения Шамплейна, – пояснил Гамаш. – Но Рено мог поверить, что в них такой ответ есть.

Шевре прищурился, но Гамаш видел, что археолог больше не отметает его вопроса. Наконец Шевре отрицательно покачал головой.

– У меня есть еще один вопрос, – сказал старший инспектор. – Шиники и Джеймс Дуглас были друзьями, верно?

Шевре кивнул, ему даже стало интересно, к чему клонит собеседник.

– Зачем им понадобилось встречаться с двумя ирландскими рабочими-иммигрантами в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году?

– Рабочие были либо пьяны, либо спятили. Либо и то и другое. Тут нет никакой тайны.

– В данном случае есть. Он встречались в Литературно-историческом обществе.

Шевре задумался.

– Да, действительно тайна, – признал он. – Ирландцы ненавидели англичан. Они ни за что не пошли бы в Литературно-историческое общество добровольно.

– Вы хотите сказать, что инициатива не могла принадлежать им?

– Откровенно говоря, я сомневаюсь, что они умели читать и писать. Вероятно, они и не подозревали о существовании Литературно-исторического общества, а если и подозревали, то это последнее место, куда они пошли бы по доброй воле.

– И тем не менее они пошли. Чтобы встретиться с отцом Шиники и доктором Джеймсом Дугласом. Зачем?

Когда ответа не последовало, Гамаш извлек из своего нагрудного кармана старую фотографию.

– Вот эти рабочие. Те, которые улыбаются. Вскоре после этого вот он, – Гамаш показал пальцем на фигуру Шона Патрика, – купил дом в Верхнем городе, за углом отсюда, на Де-Жарден.

– Невероятно.

– Но факт.

Шевре посмотрел в глаза Гамашу, потом снова на фотографию.

– Вы не знаете, что за земляные работы проводились в то время?

– В тысяча восемьсот шестьдесят девятом? Ну, я думаю, много работ проводилось.

– Судя по их одежде, это лето. И дело, вероятно, происходит в Старом городе. Посмотрите на каменную кладку.

Шевре впился взглядом в зернистую фотографию и кивнул:

– Я могу попытаться выяснить.

– Bon, – сказал Гамаш, протягивая руку за фотографией.