– Ты заметил, что мы только и делаем, что рассказываем друг другу о прошлом? – я сама поняла это уже давно, но так и не смогла соскочить с темы. – Бойцы вспоминают минувшие дни. Как будто все самое важное, что только может случиться с человеком, с нами уже случилось. Отшумело. Состоялось в той самой стране, которую мы так не любили. А теперь мы преспокойно пребываем себе в возрасте дожития, как говорят в Пенсионном фонде.
– Как? В возрасте дожития? – рассмеялся Сергей.
– Вот видишь, тебе смешно. А между тем – ну что еще остается делать? Именно только доживать. Я знаю немало вполне достойных женщин, которые воспитали детей, выпустили их в мир – и растерялись. Кто-то очень быстро спился, кто-то подался в секту. Вышивкой, по крайней мере, не занялся никто, хотя в магазинах полно вышивальных наборов. Тут тебе и котята, и французские пейзажи…
– При чем тут вышивка?
– Это все, чего ожидают от дам за пятьдесят. Нас попросту списали на берег. Директор конторы, в которой я работала до последнего времени, доверил ответственные переводы какой-то новой девочке. В результате сорвались переговоры – стороны не понимали друг друга, а проект договора она перевела так, что я сразу просекла: просто пропустила текст через Google, авось сойдет. Оказалась племянница директора. А меня недвусмысленно попросили уйти на пенсию. Отработали свое, Софья Михайловна, вы всем только мешаете своим многознанием. И вообще нам нужны молодые симпатичные лица.
– Это кто тебе такое сказал?
– Директор бюро переводов. Напористый хлыщ. Нет, я еще посмотрю, как он сам будет выглядеть в пятьдесят два. Если доживет, конечно.
– Ты потеряла работу? Когда же это случилось?
– Да вот буквально на днях. Получила расчет и в сердцах пошла на маникюр.
«Там ты и клюнул на мою задницу», – хотелось добавить мне, но я промолчала.
– Так тебе нужны деньги?
– Деньги всем нужны. А в моем случае ничего страшного не случилось. Остались частные заказы и масса свободного времени, чтобы смотреть на своих голландцев.
Дождь за окном припустил с новой силой, плети упругих струй со злостью хлестали землю, как будто хляби выплескивали на нас накопившиеся за осень обиды и слезы всех униженных и гонимых, иначе откуда бы взялись в небесах целые озера воды.
– Я недавно читала, что облака – это не просто клубы пара, среди них встречаются живые сущности, с которыми можно контактировать. Может быть, некоторые люди после смерти превращаются в облака. И это не просто красивая легенда, а…
– Научный факт? – усмехнулся Сергей. – Да уж, хлещет так, что поверишь во что угодно. Кто же это так разошелся? Глядишь, и самолет не взлетит.
Он улетал завтра, уже завтра. С самого утра в Питер, а оттуда в Ригу. Но мне очень, очень хотелось, чтобы его рейс отменили.
– Иногда я спрашиваю себя: почему мы еще живем? – сказала я, глядя, как догорает в камине топливный брикет.
– То есть?
– То есть жизненная программа выполнена, «ваш талон больше не действителен», как говорят в супермаркете, и я каждый раз вздрагиваю, доставая сумку из камеры хранения. А мы все трепыхаемся, еще чего-то хотим.
Впервые эта мысль посетила меня в Хельсинки весной 2002 года, когда мы отмечали пятнадцатилетие нашего выпуска. Я была там в командировке, а большинство моих сокурсников давно осели в Финляндии. Договорились встретиться в самом центре, в элитном кафе «Энгель», и я даже немного волновалась, хотя – обычная встреча выпускников, но просто мы действительно давно не виделись. Я по своей дурацкой привычке пришла на двадцать минут раньше (очень не люблю опаздывать), поэтому, чтобы не торчать в этом кафе в одиночестве, завернула в сувенирную лавку и купила Мишке носки-перчатки, которые только входили в моду. Это когда каждый пальчик вывязан отдельно, Мишка вообще любил всякие приколы. Поразглядывала в этой лавке деревянных ангелочков, подвешенных на вертушке, просто чтобы скоротать время. И ровно без двух минут пять вошла в кафе «Энгель».
Я сразу заметила их. Своих сокурсников. Они сидели стайкой в самом углу, скромненько пили чай, потому что застолье с вином в Хельсинки – слишком дорогое удовольствие. Но как только я к ним приблизилась, повисла некая странная тишина, как будто кто-то выключил звук. Умолкли даже финны за соседними столиками, которые не имели к нам отношения.
Наконец почти квадратная Василиса с перышками выбеленных волос воскликнула:
– Сонька, ты, что ли? – и звонко захохотала, откинув голову, сотрясаясь всем могучим телом.
И тут же включились голоса:
– Ну ты красо-отка!
– Да-а. Ну ни фига себе.
– Ты что такое с собой сделала?
– Сонь, теперь ты у нас самая красивая, – заключила Маринка Саволайнен, но я не сразу поняла, почему она так сказала.
Мои сокурсники отъели гладкие щечки, отпустили приличные животы, девочки обабились, мальчики заматерели. Рассказывали, кто на ком женился, сколько у кого детей, кто чем занят, в какой-то момент помянули Илью Волкова, что вообще хороший был парень, только амбиции – того, зашкалили, вот и не смог пережить развод.
И тут я наконец спросила: