Хороша была Танюша

Влажные черносливы глаз и черный пушок на головке – это была ее девочка, с болью и кровью вырванная из когтистых лап огромного медведя. Сколько страхов и суеты вокруг этих родов, а ведь есть только боль и кровь, страдание, через которое зачем-то нужно пройти… «Отдыхай пока!» Дочку у нее сразу забрали и куда-то унесли.

В послеродовой палате лежала эта женщина с рыжими растрепанными кудрями. Уже спокойная, умиротворенная, она сразу же спросила Танюшку, кто у нее родился и сколько ей лет.

– Я и гляжу, ты еще молодая, первый ребенок. А у меня уже третий. Я из Усть-Тулоксы сюда приехала рожать, потому что у меня варикоз, я даже летом в колготках хожу. Врачи говорят, дура, что ли, третьего ребенка рожать? А если у меня второй муж своего ребенка хочет? Муж, он еще не у каждой есть, у нас в поселке вообще большая редкость. У тебя есть муж?

– Есть.

И вот только сейчас Танюшка вспомнила про Сергея, который остался где-то очень-очень далеко и ничего не знал о том, что у них теперь есть доченька. Он, конечно, расстроится, что не мальчик, но это ничего, мальчика можно будет родить как-нибудь потом…

Сестра принесла им холодные макароны и чай.

– Ничего другого нет, мамочки, извиняйте, все уже съели.

– А сколько сейчас времени? – спохватилась Танюшка.

– Сейчас три часа. Твой-то муж с самого ранья так и сидит в приемном покое. Солидный он у тебя, представительный мужчина.

– Так ты за старого вышла? – отозвалась женщина с рыжими волосами. – Правильно. Молодой еще налево гулять начнет, как вон мой первый красавец. За красивого выходила, радовалась, а потом оказалось, что он для всех красивый. Лучше бы я сразу за начальника молокозавода вышла, он предлагал, а я нос воротила, мол, лысый. Второй-то муж у меня тоже лысый, грузчиком работает, зато надежный…

– С чего вы взяли, что у меня муж старый? Ему двадцать пять, – сказала Танюшка с обидой.

– Нет, тогда это не твой муж там сидит, говорю, представительный такой мужчина, седой, – медсестра раздала им заскорузлые пеленки, которые полагалось носить при родах вместо трусов. – Кровить еще дней десять будет. И не вздумайте просить родных, чтобы вам вату или марлю сюда таскали. Запрещено это у нас.

Танюшка не сразу сообразила, что в приемном покое сидел не Сергей, а Петр Андреевич. Сергей, передав ее врачам, тут же укатил домой собираться на службу, обещая периодически названивать и справляться, как дела. Но почему вдруг Петр Андреевич?..

Теперь они виделись редко. В новой квартире остались только она и Сергей, и то вместе бывали только по выходным, в будни Сергей, подбросив ее в университет, уезжал на работу и, занятый карьерой, появлялся дома ближе к ночи, сосредоточенный и молчаливый. Карьера планомерно поглощала Сергея, и он больше не заикался о том, как в их первые дни, что Танюшка после университета не будет работать, потому что она такая красавица, что его станут преследовать мысли о мужиках, которые будут разглядывать ее спереди и сзади, норовя ухватить лакомый кусок. Она тогда и не возражала, потому что пока что понятия не имела, кем быть и что делать с этим своим финским языком, когда университет окончит. В учительницы пойти? Ну уж дудки. Работать переводчиком? Для этого нужно очень хорошо финский знать, чтобы слова горохом отскакивали от зубов, а спать в обнимку со словарем она не собиралась, это только Маринка может перед сном читать русско-финский словарь… Впрочем, зачем думать об этом сейчас?

Однако мысли не отпускали. Незадолго до родов Сергей купил ей трюмо, чтоб было перед чем расчесывать волосы, заплетать и расплетать косу. Трюмо рождало несколько ее отражений анфас и в профиль, и Сергей говорил, что это называется триптих. И вот, сидя перед собственным триптихом, Танюшка стала задумываться, а к какому типу женщин себя отнести – к сильным или слабым. Об этом еще что-то говорили на психологии, то есть говорили вообще, без перехода на личности. Конечно, она сильная, даже очень сильная. Но вот что странно: стоило ей оказаться рядом с Петром Андреевичем, как сразу прорастала даже не слабость, а хрупкость. Ее почти что не оставалось в мире. И еще большая странность состояла в том, что когда Петр Андреевич улыбался, открывая крупные яркие зубы, в этом всегда присутствовала надежда. Хотя как такое возможно? Разве могут зубы сами по себе внушать надежду?..

Всякий раз, когда девочку приносили ей покормить, она смешно вертела черной головкой, нацеливаясь на сосок, а потом присасывалась к груди пиявочкой. В такие моменты Танюшка снова удивлялась собственному телу, которое без ее участия знало, как кормить ребенка, и просто купалась в счастье, настоящем счастье. «Отдыхай пока», – говорили медсестры. «Отдыхай пока, – вторила рыжеволосая женщина. – Успеешь еще ночей не спать». Счастье отравляли заскорузлые пеленки вместо трусов, но и их в конце концов можно было пережить, потому что они не навсегда. Потому что, как говорил Сергей, медицина была бесплатной, а чего еще можно ожидать от бесплатной медицины.

Через неделю их уже выписывали на волю со словами «Приходите к нам еще».