Хорошая

— Можно мне выйти? — попросила я. И была уверена, что родители откажут. Они всегда отказывали, если только я не просила о чем-то, связанном с Эвери. Я поняла, что стоило сказать: «Можно мне выйти и пойти к Эвери?». Я резко подняла голову, услышав мамин ответ.

— Конечно.

Мне казалось, если останусь секундой дольше, мама передумает. Я выскочила из-за стола и ушла в свою спальню. Залезла на кровать и спряталась под одеяло. Мне хотелось позвонить ему. Мне хотелось увидеть его. Знала, это потому, что мне было восемнадцать. Было бы мне тридцать, у меня бы наверняка было больше самоуважения или, хотя бы, перспектив. В конце концов, он выбросил меня из своей жизни, и мне не хотелось поддаваться отчаянию. Но это была пытка, не иметь возможности поговорить с ним. И сегодня я не стану притворяться, что это не так.

***

Следующий школьный день был самым сложным в моей жизни. Гораздо хуже первого дня. Даже хуже моего первого дня в колонии. Я слонялась по коридорам в поисках Эвери. Нигде не могла её найти и запаниковала. Позже узнала, что она подхватила грипп, и я была сама по себе.

Мат.анализ был невыносим. Я пыталась сосредоточиться. Правда, пыталась. Не то, чтобы меня волновал материал. Но мне нужно было на нём сосредоточиться, чтобы отвлечься, удержаться от истеричных рыданий. Всего пару раз бросила взгляд на мистера Коннели, но этого было достаточно, чтобы заметить круги у него под глазами. Его волосы были в беспорядке. Он криво повязал галстук и надел мятую рубашку. Он выглядел кошмарно, и я надеялась, что его вид отражал то, что творилось в его сердце.

— Мистер Коннели? У Вас похмелье? — спросил кто-то.

— Что?

— Вы совершенно потеряны.

Хорошее слово.

— Я в порядке. А теперь, вернёмся к задаче, — огрызнулся мистер Коннели, и никто больше слова не сказал о его виде.

Обычно я ходила на обед с Эвери, так что, когда она не появилась в школе, я оказалась за столом отбросов. Как подходяще. Я была отбросом. Меня отвергли. Николь и Райли явно знали, что что-то случилось, потому что они вели себя со мной учтиво. Выглядело жалко, но мило.

— Хочешь, разделим мой бутерброд? — спросила Николь, пока я пялилась на свой поднос с едой.

— Хмм? — ответила я, поднимая взгляд. Мои глаза наполнились слезами.

— Мой бутерброд? Мне мама принесла, — ответила она.

Бутерброд был из «Сабвэй», и если бы я снова не потеряла аппетит, то, наверное, приняла бы её предложение. Пах он божественно.

Я покачала головой.

— Уверена? — мягко спросила она.

Я кивнула и почувствовала, как упала первая слеза.

— Хочешь моё печенье? — спросила Райли.

— Нет.

Они вели себя, как милые бабулечки, пытаясь унять мою боль едой.

— Ты в порядке? — спросила Николь.

Я покачала головой, слёзы текли по лицу.

— Просто у меня плохой день, — выдавила я, а потом встала из-за стола.

Я решила, что буду жалкой и незрелой, потому что заслужила это. Но лишь раз. Моё сердце болезненно колотилось, когда я открыла дверь в класс. Он поднял взгляд от своей работы, и я заметила, как он слегка тряхнул головой, тихая мольба не закатывать сцен. Но меня этому не заткнуть.

— Ты унизил меня, — произнесла я. — Ты причинил мне боли больше, чем кто-либо другой.

Он ничего не ответил. Я беззастенчиво ревела.

— Ты использовал меня, — продолжила я.

— Не использовал, — возразил он.

— Использовал, — настаивала я. — Ты воспользовался мной, ведь я юна и глупа!

— Нет, Кейденс.

— Не произноси моё имя! Никогда больше не произноси моё имя!

Он молчал.

— Ненавижу, что мне приходится каждый день видеть тебя. Ненавижу, что мне приходится ходить на твой урок. Ненавижу, что ты разбил моё сердце, и я не могу его починить, — я замолчала на мгновение. — Ненавижу тебя. Я, правда, тебя ненавижу.

Он поморщился. А потом вернулся к своей работе. Он был холоден и бессердечен, и я закипала изнутри. Не знаю, чего ожидала, что он скажет или сделает, но не ожидала, что он продолжит проверять работы. Моё тело сдвинулось, несмотря на то, что мой мозг кричал: «Остановись!» Я думала, что ударю его, но нет. Я вытянула руки перед собой и сбросила всё с его стола. Его газировку, файлы, проверенные и непроверенные работы, папки, книги, ноутбук. Всё упало. Всё было свалено беспорядочной кучей, оранжевая жидкость вытекала из банки, окрашивая бумаги. Он не отреагировал, и я была этому рада. Я вышла из класса, дрожа от своих действий и довольная, что мне хватило смелости. Лишь крошечный укол в груди сигнализировал о чувстве вины из-за брошенного на пол ноутбука. Понятия не имею, почему, но идя к своему шкафчику, я думала, сломала ли его, и заставит ли он меня за него заплатить.

***

— Почему? — спросила Фанни, поставив передо мной чашку чая.

— Вы же знаете, что я не люблю чай, — сказала я.

— Он помогает с сердечными хлопотами, дорогуша, — ответила она. — Уж поверь мне.

Я не стала спорить. Бросила один кусочек сахара в чашку и щедро подлила молока.

— Он сказал, мы разные, — произнесла я.

— Ну, конечно же, так и есть! Он мужчина, а ты женщина! Этот парень идиот?

Это заставило меня улыбнуться.

— Он имел в виду жизненные этапы и эмоциональную зрелость.