Хорошая дочь

— Конечно, только завтра, — подхватил Расти. — Детка, о Келли Уилсон некому больше позаботиться. Она одна в целом свете. Ее родители не в состоянии понять, в какую беду она попала. Сама она себе не поможет. Она не может выступать в свою защиту, и никому нет до этого дела. Ни полиции. Ни следователям. Ни Кену Коину. — Расти протянул руку Сэм. Коричневыми от никотина пальцами провел по рукаву ее блузки. — Они убьют ее. Они вставят ей в руку иглу и прервут жизнь этой восемнадцатилетней девушки.

— Ее жизнь прервалась тогда, когда она решила принести в школу заряженный пистолет и убить двух человек, — парировала Сэм.

— Саманта, я не буду с тобой спорить, — сказал Расти. — Но, пожалуйста, ты можешь просто поговорить с ней? Дай ей шанс быть услышанной. Стань ее голосом. Пока я лежу здесь, ты единственный человек, которому я могу доверить ее защиту.

Сэм закрыла глаза. Сердце стучало в ее висках. Аппараты жужжали. Свет был слишком ярким.

— Поговори с ней, — взмолился Расти. — Я серьезно, только ты можешь быть ее защитником. Если ты не согласна на заявление о невиновности, просто сходи на обвинение и попробуй разыграть карту ограниченной дееспособности. В этом, по крайней мере, мы все друг с другом согласны.

— Это ситуация ложного выбора, Сэм. Так или иначе он хочет затащить тебя в суд.

— Да, Чарли, я знаю, что такое псевдоаргументы.

У Сэм заболел живот. Она не ела уже пятнадцать часов. А не спала еще дольше. Она глотала слова, если вообще могла построить предложение. Она не могла идти без трости. Она злилась, очень злилась, впервые так сильно за много лет. И она слушала Расти, будто это ее отец, а не человек, который сделает все что угодно и пожертвует кем угодно ради подзащитного.

Даже своей семьей.

Она подняла сумочку с пола.

— Ты куда? — спросила Чарли.

— Домой, — ответила Сэм. — Мне это дерьмо сдалось так же, как еще одна дырка в голове.

Расти все еще хохотал, когда она выходила за дверь.

Глава девятая

Сэм сидела на деревянной скамейке в большом саду за больничным корпусом. Она сняла очки. Закрыла глаза.

Она повернула лицо к солнцу. Вдохнула свежий воздух. Скамейка стояла на огороженной территории с питьевым фонтанчиком около калитки с надписью «САД БЕЗМЯТЕЖНОСТИ — ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ» прямо над табличкой с перечеркнутым мобильным телефоном.

Видимо, из-за нее садик и пустовал. Сэм наслаждалась безмятежностью в одиночестве. Точнее, пыталась обрести хоть какую-то безмятежность.

С момента, когда Станислав оставил ее у входа, до момента, когда она оставила Расти в его палате, прошло всего тридцать шесть минут. Еще тридцать минут прошло с тех пор, как она обнаружила Сад безмятежности. Сэм не постеснялась бы прервать обед своего водителя, но ей нужно было время прийти в себя. Ее руки тряслись. Она не могла нормально говорить. У нее давно так не раскалывалась голова.

А свое лекарство от мигрени она оставила дома.

Дома.

Она подумала, как Фоско выгибает спину буквой «С», развалившись на полу. Как солнце льется в окна. Как тепло в бассейне. Как комфортно в ее постели.

А еще об Антоне.

Она позволила себе на какое-то мгновение задуматься о муже. О его больших сильных руках. О его смехе. О том, как он любил новые блюда, новые впечатления, новые страны.

Она никак не могла его отпустить.

И даже тогда, когда это действительно было нужно. И даже тогда, когда он просил ее, упрашивал, умолял положить конец невыносимости его существования.

Изначально они боролись вместе. Они ездили в центр Андерсона в Хьюстон, в клинику Майо в Рочестер и обратно в Нью-Йорк, в центр Слоан Кеттеринг. Каждый специалист, каждый всемирно известный эксперт оценивал шансы Антона на выживание от семнадцати до двадцати процентов.

Сэм не сомневалась, что он сможет превысить эти прогнозы. Фотодинамическая терапия. Химиотерапия. Лучевая терапия.

Эндоскопия с дилатацией. Эндоскопическое стентирование. Электрокоагуляция. Антиангиогенная терапия. Ему удалили пищевод, подняв желудок и прикрепив его к ротоглотке. Ему удалили лимфоузлы. Провели еще несколько реконструктивных операций. Установили гастростому. Калоприемник. Провели клинические исследования. Применили экспериментальное лечение. Парентеральное питание. Паллиативную хирургию. Снова экспериментальное лечение.

В какой момент Антон решил сдаться?

Когда потерял голос и больше не мог говорить? Когда почти полностью потерял способность двигаться и не мог даже пошевелить тощими ногами в больничной кровати? Сэм не помнила точного момента, когда он признал поражение, не заметила этого изменения. Когда-то он говорил, что влюбился в нее, потому что она настоящий борец, но в конце концов ее неспособность сдаться продлила его страдания.

Сэм открыла глаза. Надела очки. Что-то сине-белое появилось с краю ее слепой зоны справа.

— Не надо так, — сказала она Чарли.

Чарли вошла в поле зрения. Она опять скрестила руки на груди.

— Что ты тут делаешь?

— А что мне там делать?

— Хороший вопрос. — Чарли села на скамейку напротив. Кроны деревьев зашуршали от ветерка, и она посмотрела наверх.