Хорошая дочь

У них сохранился один-единственный случайно сделанный снимок Гаммы. Она стоит посреди поля. Смотрит через плечо назад, но не в камеру, а на кого-то за кадром. Ее лицо видно вполоборота. Поднятая темная бровь. Разомкнутые губы. Эта фотография стояла на столе в офисе Расти, когда дом из красного кирпича поглотило пламя.

Чарли прочла заголовок первой статьи:

— «Фототрансмутирующее обогащение межзвездной среды: исследование по данным наблюдения за туманностью Тарантул». — Она изобразила похрапывание и пролистала до следующей статьи. — «Доминантные пути p-процессов в оболочках сверхновых».

Сэм осознала свою ошибку.

— Может, ты их не поймешь, но приятно же иметь их у себя.

— Да, приятно. Спасибо. — Чарли бегала глазами по строчкам, пытаясь уловить хоть какой-то смысл. — Чувствую себя полной дурой, когда понимаю, насколько же она была умная.

Сэм только сейчас вспомнила, что точно так же чувствовала себя в детстве. Может, они и были магнитами, но разной мощности. Обо всем, что знала Сэм, Гамма знала больше.

— Ха, — засмеялась Чарли. Видимо, прочла особенно заковыристую строчку.

Сэм тоже засмеялась.

Вот то, чего ей не хватало все эти годы? Этих воспоминаний? Этих историй? Этого непринужденного общения с Чарли, которое, как Сэм думала, умерло вместе с Гаммой?

— Ты правда на нее очень похожа. — Чарли сложила листы вместе и положила на скамейку. — У папы на столе все еще стоит та самая фотография.

Та самая фотография.

Сэм всегда хотелось иметь ее копию, но она была слишком гордой, чтобы доставить Расти удовольствие сделать ей такое одолжение.

— Он правда думает, что я пойду защищать кого-то, кто застрелил двух человек? — спросила она.

— Да, но Расти считает, что может уговорить кого угодно на что угодно.

— А ты как считаешь, мне стоит это сделать?

Чарли задумалась.

— Стала бы этим заниматься та Сэм, с которой я росла? Возможно, хотя и не ради Расти. Она бы разозлилась точно так же, как я злюсь из-за любой несправедливости. А здесь явная несправедливость, потому что на сотню миль вокруг любой адвокат будет видеть в Келли Уилсон не человека, а обузу. Но что сделала бы та Сэм, которой ты стала сейчас? — Она пожала плечами. — Правда в том, что я совсем тебя не знаю. Так же, как и ты меня.

Сэм почувствовала в этих словах упрек, хотя они были вполне справедливы.

— Ты права.

— Права ли я была, когда попросила тебя приехать?

Сэм не сразу нашлась что ответить, и это оказалось непривычно для нее.

— Почему — на самом деле — ты хотела, чтобы я приехала?

Чарли покачала головой. Помедлила с ответом. Поковыряла ниточку на джинсах. Со свистом выдохнула своим сломанным носом.

— Вчера ночью Мелисса спросила, хочу ли я, чтобы она принимала экстренные меры. Фактически это означает: «Дать ему умереть? Или не дать? Ответь прямо сейчас». Я запаниковала, но не от испуга или нерешительности, а потому что подумала, что не имею права самостоятельно принимать такое решение. — Она подняла глаза на Сэм. — Когда у него были сердечные приступы, мне казалось, что я должна бороться. Я знаю, что он сам этого добился своим курением и выпивкой, но в той ситуации я чувствовала, что это внутренняя борьба, что-то природное, и я должна помочь ему победить.

Сэм проходила через это с Антоном.

— Кажется, я понимаю, о чем ты.

Чарли недоверчиво улыбнулась.

— Я думаю, если снова придется принимать решение об отключении аппаратуры, я закрою тебя с ним в палате, и ты просто забьешь его своей сумочкой.

Тут Сэм нечем было гордиться.

— Раньше я хотя бы оправдывала себя тем, что, несмотря на свой характер, ни разу никого не ударила.

— Да ладно, это же папа. Я его все время поколачиваю. Потерпит.

— Я серьезно.

— Ты и меня один раз чуть не побила. — Чарли повысила голос, словно заглушая плохие воспоминания.

Она имела в виду тот последний раз, когда они виделись. Сэм помнила испуганные глаза Бена, которому пришлось буквально собой отгородить их друг от друга.

— Прости меня, — сказала она. — Я была вне себя. Я могла бы тебя ударить, если бы ты не ушла. Допускаю, что такое и правда могло бы произойти, и очень об этом жалею.

— Я знаю, что ты жалеешь, — ответила Чарли без всякой язвительности, и от этого Сэм почему-то было только больнее.

— Я теперь не такая. Знаю, в это трудно поверить, учитывая, как я только что повела себя, но, когда я приезжаю сюда, во мне просыпается какая-то злоба.

— Значит, тебе надо вернуться в Нью-Йорк.

Сэм понимала, что сестра права, но сейчас, именно сейчас, в это короткое мгновение наедине с Чарли, она не хотела уходить.

Она сделала глоток чая. Вода совсем остыла. Она вылила ее на траву за скамейкой.

— Расскажи, зачем ты приходила в школу вчера утром, когда там началась стрельба.

Чарли сжала губы.

— Ты остаешься или уезжаешь?

— Твой ответ не может от этого зависеть. Правда есть правда.

— В этом деле нет сторон. Есть только добро и зло.

— Какая изящная логика.

— Да.

— Так ты мне расскажешь, почему у тебя лицо в синяках?

— Расскажу ли я? — Чарли поставила вопрос так, будто это был философский диспут.