Хорошая компания

– Она так хорошо запоминала, идеальная маленькая подражательница, каждый вечер за ужином давала представление.

– И терпеть это не могла.

Марго остановила качели и всем телом повернулась к Дэвиду.

– Да нет, не может быть.

– Может.

– Я этого совершенно не помню. Помню, как она стояла на стуле в шатре, шепелявила. – Марго заговорила тонким голосом, сомкнув перед собой руки: – «Ромео, о зачем же ты Ромео! Покинь отца и отрекись навеки от имени родного»[45]. Она была безупречна. Такая милая и смешная.

– Да. А на следующий вечер не хотела это делать.

Марго подумала минутку и вспомнила. Она нежно уговаривает Руби, а та заливается слезами.

– Точно. Что ж, она устала, наверное. И мы ее не заставляли.

– Нет, просто одаривали вниманием, аплодисментами и капкейками, когда она соглашалась.

Марго вздохнула.

– Поняла. Я чудовище.

– Я не о том. Это было и мило, и смешно, но она от этого устала. Я в тот вечер отводил ее в Домик – в тот вечер, когда она плакала, – и сказал, что, если у нее что-то получается, это не значит, что она должна делать то, от чего хорошо другим.

– Ты так сказал?

– Да.

Марго взяла Дэвида за руку.

– Так что ты ей сказал про медицинский?

– То же самое. Сказал, что кулон был подарком на выпускной, подарком за то, что она уже сделала. И, в общем, что старшекурсники с медицинского не единственные, у кого есть сердце.

Марго покачала головой.

– Ты иногда так бесишь. Ты слишком хороший, Дэвид Перлман. Слишком хороший для таких, как я, это точно.

Марго снова оттолкнулась ногой от пола, запуская качели.

– Руби сказала, что скоро зайдет. Она умирает, как хочет тебя видеть.

Марго встала, подошла к краю веранды, выходившему на Домик, и с волнением почувствовала, как хочет, чтобы там появилась Руби.

– Как думаешь, сколько она знает? – спросила она.

– Честно? Ничего. Но, думаю, скоро мы все выясним.

Глава двадцать пятая

Флора и Джулиан заключили ради Руби благожелательный мир, но близости между ними не было. Прошлым вечером за ужином они так старались не показать Руби ничего дурного, что со стороны могло бы показаться, что они не в себе: слишком много улыбались, слишком натужно смеялись, смотрели куда угодно, только не друг на друга. Как только Руби повалилась в постель, они оба вышли в коридор, прислушиваясь к ее тихому сопению.

Джулиан обнял Флору одной рукой, и, хотя мозг велел ей отстраниться, она, сама того не ожидая, почувствовала, как протаивает в него, с легкостью, вызванной вином и благодарностью, что она под одной крышей с Руби. За десять дней, проведенных в Нью-Йорке, Флора не сосредотачивалась на своем одиночестве. Но здесь, в Стоунеме, стоя на лестничной площадке второго этажа в Домике, она радовалась теплу тела Джулиана, голосам и смеху, долетавшим из-под холма. На больной тсуге горела гирлянда. Бен в тот вечер заставил Руби нажать выключатель и повел во вдохновляющем исполнении That’s Life. И хотя Руби закатила глаза, когда Джулиан сказал, что Бен идет к ним, возобновить церемонию зажигания гирлянды, когда дерево озарилось, ее лицо исполнилось радости.

– Нам надо выключать гирлянду? – спросила Флора, поворачиваясь к Джулиану, и он воспользовался моментом, чтобы ее поцеловать.

Долго, глубоко – и она позволила себе этот поцелуй. Позволила себе смягчиться, не только потому, что было хорошо, но и потому, что проверяла себя. Сможет она? Может быть, именно это их и спасет? Она отстранилась.

– Джулиан, – сказала она. – Я не могу.

– Хорошо, – хрипло отозвался он. – Но, Флора, пожалуйста, больше не уезжай. Останься на спектакль.

Спектакль, спектакль, спектакль. Все всегда крутилось вокруг гребаного спектакля.

– Увидимся завтра, – сказала Флора.

Из спальни она слышала, как Джулиан ходит по кухне. Разгружает посудомойку. Потом он поднялся на второй этаж и достал, как она предположила, простыни и полотенца из бельевого шкафа. Она так устала. Ей хотелось бы и дальше целовать Джулиана. Хотелось бы раздеть его, взять за руку, повести в постель и позволить делать с собой, что захочет. Но сначала надо понять, чего она хочет. Флора заползла в постель и лежала неподвижно, пытаясь сосредоточиться на шумах снаружи, на смехе и пении вдалеке. Насколько другой была бы эта ночь, если бы она не нашла кольцо.

– Я бы всегда выбрала правду, – сказала ей Мод. – Какой бы болезненной она ни была.

Флора почувствовала, что засыпает. Хлопнула сетчатая дверь. Огни на тсуге померкли. Когда дерева в конце концов не станет, из северных окон Домика можно будет увидеть дом Бена. Вид будет таким голым.

Утром Руби спустилась в спортивных шортах и грязной после четырнадцати часов сна футболке. Кудри у нее были примяты с одной стороны, на щеке еще был виден отпечаток подушки. Прошлым вечером они говорили об Иване и о том, как несправедливо, не по-доброму он себя повел. В конце концов Руби вздохнула, уперлась лбом в стол, потом подняла глаза на родителей и сказала: