Хорошая сестра

– Чего ревешь? – кричала она. – Я думала, ты визжать от восторга будешь, если я свалю.

Она делала вид, что расстроена, но, думаю, ей нравилось видеть, как я плачу. Мои слезы подтверждали ее важность, она чувствовала себя достойной мамой. Когда, после всей драмы, мама все же соглашалась остаться, я принимала это как победу. Я полагала, что именно своей преданностью ей я удерживаю ее рядом.

Но чем старше мы становились, тем более непостоянной она была. Вскоре мамино настроение стало определять мой день. И не важно, что она чувствовала – я все равно была в ужасе. Если она была счастлива, я боялась все испортить. Если она была недовольна, я боялась, что она обвинит меня. Если ее не было рядом, я боялся, что она ушла навсегда. Любое другое настроение – я в ужасе ожидала, что она придумает новые муки.

Больше всего она любила издеваться надо мной из-за еды.

– Опять на кухне, Роузи-Пампушка? – припевала она по малейшему поводу, глядя на меня игриво. – Знаешь, как говорят? «Сейчас вкусняшка, а потом жир на ляжках».

Если бы мне хватило смелости показать ей, что подобные комментарии меня расстраивали, то в ее глазах я была бы слишком чувствительной, что для нее непростительно. И это было до того, как у меня нашли диабет и мне хотелось есть и пить постоянно. Я старалась не есть слишком много и, конечно, не хотела натыкаться на мамину критику, но ничего не могла с собой поделать. Я неизбежно снова оказывалась на кухне. Не важно, что Ферн ела вдвое больше меня, ей мама и слова не говорила. Однажды я спросила ее, почему она не делает Ферн замечаний, а она просто пожала плечами, будто ответ очевиден: «Потому что Ферн может позволить себе есть, все что захочется, у нее мой метаболизм».

Она была права – внешне Ферн была копией мамы. Обе высокие и такие худые, что локтем нечаянно могли бы проткнуть человека насквозь. У Ферн были мамины волосы, волнами ниспадавшие на плечи, золотистые с медным отливом. Я не понимала, как мы можем быть близнецами. Рядом с Ферн я чувствовала себя неприметной подделкой, причем началось это до того, как мама решила обратить на это мое внимание.

На наш девятый день рождения произошла очередная ссора, на этот раз из-за торта, который мама приготовила по рецепту из «Женского еженедельника». Каждый год мама пекла нам шикарный торт – очередное противоречие. Для нее это был источник большой гордости, она любила все, что позволяло ей чувствовать себя хорошей матерью. И эта традиция требовала большой работы: выбор торта, который она хотела испечь, покупка ингредиентов, поиск советов и рекомендаций. В том году она решила, что это будет торт в виде единорога – самый сложный из всех, что она пробовала готовить. Перед этим она побывала в трех разных магазинах, чтобы найти подходящую форму для выпекания, потом в еще одном, чтобы купить глазурь и золотой съедобный рог. Это было приятное времяпровождение для всех нас, и не потому, что мы с Ферн старались ради торта, а потому, что процесс приготовления делал маму счастливой.

Как обычно, на кухню нас не пустили, пока готовился торт, а пригласили только на волнующее «открытие», когда все было готово. Торжественное открытие было любимой маминой частью. Мы должны были визжать от радости, благодарить ее и задавать миллион вопросов о том, как она это сделала – даже Ферн, казалось, понимала, как нужно себя вести. В этот день рождения мы блестяще исполнили свои роли, и мама выглядела очень довольной, и это, в свою очередь, означало, что я разрывалась между счастьем и страхом, что что-нибудь произойдет и все будет испорчено.

После того как мы спели «С днем рождения!», мама сфотографировала нас с Ферн перед тортом, а потом отправила меня за тарелками. Заглянув в буфет, я так мучительно долго размышляла, взять ли «хорошие» или пластиковые, что была уверена, мама сейчас набросится, какого черта я там вожусь. Когда я, наконец, достала хорошие тарелки, она лишь одобрительно кивнула. Облегчение было настолько велико, что я потеряла бдительность.

Все прошло почти без проблем. Почти. Когда я потянулась за куском торта, почувствовала, как в живот мне уткнулся мамин холодный палец.

– Не так много, Роузи-Пампушка! – сказала она с ехидной усмешкой.

Возможно, дело было в том, что за весь день нервы мои были натянуты до предела. Возможно, в том, что день почти-почти удался. А может, просто тычок в живот был слишком сильным, а мамины ногти – чересчур острыми.

Слезы хлынули потоком.

– Ой, ради бога! Я же пошутила. Так сложно это понять, Роуз?

Я пыталась взять себя в руки, но не могла сдержать поток слез. Я смотрела вверх, зажмурившись, даже улыбалась сквозь слезы. Но ничего не помогало.

Все это только больше раздражало маму.

– Так, теперь я плохая мать, а? Я неделями планировала для вас этот торт! Прекрасно!

– Нет! – крикнула я, непроизвольно всхлипнув.

Ферн, поглощенная поеданием своего куска торта, замерла с вилкой в руках. Я стояла рядом с ней, осторожно постукивая своим браслетом по ее браслету. Она знала, что это предупреждение. Что-то назревало. Это все, что я могла сделать.

Мама вскинула руки.