Хорошая война

Саксонец был заметно старше Макса, на полголовы ниже и в кости неширок. 'Ты, конечно, сильный, но легкий', — подумал Макс. Еще он заметил, что забрало саксонца не обеспечивает хорошего обзора в нижней полусфере.

Далее бой прошел достаточно предсказуемо, хотя по исполнению довольно сложно. Сначала Макс принялся осыпать противника градом ударов в голову и в корпус, держа меч как можно выше. В ответ он не получил ни одного удара, но обратил внимание, что противник маневрирует так, чтобы Макс оказался в углу ристалища. Макс подыграл и отступил в сторону ограждения, сделал пару шагов назад стукнулся спиной в бревна и как бы замешкался, держа меч перед собой двумя руками на уровне талии. Саксонец тут же рванулся вперед, мгновенно перехватив меч левой рукой за клинок. Тут-то он и попался. Макс резко отскочил влево и нанес сильнейший горизонтальный удар по животу, вложив всю свою силу и массу.

Противник не видел удара, а если бы и видел, не успел бы защититься, потому что как раз только что перехватил свой меч и держал его горизонтально на уровне груди. Как-нибудь повернуться и принять удар вскользь он все равно бы не успел. Поэтому вся энергия удара пошла по назначению. Ноги рыцаря еще бежали вперед, а корпус уже остановился и подался назад. Саксонец упал на спину так, как падают выбитые из седла. Чистая победа.

Прошло уже больше часа после полудня и солнце пекло изо всех сил. Макс, непривычный к жаре, спрятался в тень и приказал Фредерику позвать его, когда будут меряться силами какие-нибудь славные рыцари, а также если выйдет на ристалище Людвиг-Иоганн. Фредерик, который знал по титулам и в лицо только немецких славных рыцарей, вызывал его три раза, посмотреть на поединки между 'раубриттерами' и 'куртуазными'. Вызовы были брошены еще на пиру в честь открытия турнира, за прошедшее время рыцари изрядно разозлились и каждый последующий бой собирал больше злобных возгласов болельщиков, чем предыдущий. Впрочем, франко-итальянский конфликт по накалу страстей ничуть не отставал.

Получилось так, что после того, как Бертран фон Бранбенбург потребовал отменить результат боя для фон Виттенштейна, прочие 'куртуазные' сочли это за прецедент и обращались к нему после каждого проигранного боя. Часть требований он для приличия вынужден был удовлетворить. Один из поединков действительно был признан выигранным нечестно, и результат отменен. После этого турнир охватила эпидемия сутяжничества.

Герольды и рыцарь чести, осаждаемые градом претензий чуть ли не после каждого боя, ушли в глухую оборону. Рудольф Амати сказал своим подчиненным, что тот, кто не будет строжайшим образом следовать букве правил, рискует быть изгнанным из герольдов. В особо сложных случаях герольды предлагали спорщикам обратиться за справедливой и непредвзятой оценкой к дамам. Габриэль притворился, что с трудом понимает по-немецки и по-французски и советовал по вопросам соблюдения духа обращаться к Суду Любви и Красоты. Туда же посылали всех спорщиков и Джанфранко Фальконе, и Альфиери, и епископ.

Дамы принимали решения, руководствуясь женской логикой и демократическими процедурами, то есть, в пользу более симпатичных рыцарей. Виолетта Сфорца жизнерадостно продвигала свои представления о справедливости, которые провоцировали еще большую конфронтацию среди рыцарей. Аурелла Фальконе напротив, пыталась примирить стороны. Шарлотта неожиданно для себя, но не для окружающих, оказалась председательницей Суда Любви и Красоты. За то, что она не принадлежала ни к одной партии, была влюблена только в собственного мужа и была способна придумать решение, в равной степени устраивающее или не устраивающее все стороны. Последнее было более выгодным, поскольку каждая сторона, видя явную неудовлетворенность на лицах оппонентов, считала себя победившей.

— Лотти, зачем ты их примиряешь? — недовольно спросила Виолетта после очередного соломонова решения, — так же неинтересно.

— Потому что если их не примирить, то они сразятся еще раз и еще раз подадут протест. Мы погрязнем в этих протестах, а мы, кажется, хотели насладиться зрелищем, — ответила Шарлотта.

— Мы уже не наслаждаемся, — сказала подошедшая Аурелла, — С последнего благородного поступка, когда де Вьенн провозгласил прекраснейшей свою даму, прошло с десяток боев. Рыцари думают, что мы тут сидим для того, чтобы безвозмездно решать их проблемы. Пойду, пожалуюсь Алессандро. Пусть примет меры.

Мало-помалу дошло и до поединка между Максимилианом и Людвигом-Иоганном. Макс так и не увидел других боев Людвига-Иоганна, из чего сделал вывод, что ненастоящий рыцарь приехал на турнир только по его, Макса, душу.

— Вы его сильно не бейте, — сказал Фредерик, подавая шлем Максу, — он старый и толстый.