Я увидел его среди людей, в самой гуще толпы в тот момент, когда эта самая толпа зашевелилась, забурлила. Как волны у побережья, как отчаянная синева, с тревожной пеной, толпа несла в себе заряд невероятной энергии.
Волны бились о толстое стекло, за которым проплывала большая тигровая акула. Движения ее были неспешными, но так лишь казалось из-за ее громадных размеров. Это как наблюдать за взлетом огромного самолета, который будто зависает в небе над аэропортом. На самом деле, скорость огромная.
Но не только вид акулы привлек внимание толпы, внимание Нечаева, да и мое внимание тоже. В какой-то момент в воде оказался человек, облаченный в костюм в полоску. Очки его, к моему удивлению, оставались на носу, пока он погружался на дно аквариума. Взгляд маленьких карих глаз казался отстраненным, излишне спокойным; движения рук и ног медлительными, будто не находился он в смертельной опасности, но достиг всего, чего только хотел достичь. В руке он держал нож.
Это был Евгений Капустин, и он сводил счеты с жизнью. Именно так, как я и представлял себе это. Его смерть была записана, и теперь, словно по графику, происходила прямо на моих глазах.
Акула не сразу обратила внимание на Капустина, а вот толпа шумела, толпа возбуждалась. Волны бились с новой силой, и я видел, как мимо аквариума пробегали сотрудники охраны, громко перекрикиваясь по рации. Вслед им смотрел Андрей Нечаев. Лицо его искажала гримаса ужаса. Картина Мунка, «Крик». Все происходило в точности так, как я и описывал. Это завораживало.
В какой-то момент Капустин резанул ножом по ладони, и кровь клубами дыма распространилась вокруг. Этого было достаточно. Акула проявила интерес, так что в следующие несколько секунд принялась за безнадежного пловца в деловом костюме.
Раздался крик, похожий на сирену. Толпа единой волной отступилась от стекла. Меня толкнули в плечо, и я на какое-то время потерял Нечаева из поля зрения. Тем временем акула продолжала разрывать на части тело Евгения Капустина. Лоскуты костюма в полоску медленно оседали на дне аквариума, вызывая немалый интерес среди мелких рыбешек.
Толпа ринулась к выходу. Началась давка.
Нечаев, подгоняемый толпой, пересек холл океанариума и выбрался на улицу через центральный выход. Немалых усилий стоило мне не потерять его из виду.
Он остановился у одной из колонн около входа, достал из кармана пачку сигарет и закурил. Не зная, как подступиться иначе, я подошел к нему и попросил сигарету.
Андрей поднял на меня взгляд, внимательно посмотрел. Он был так задумчив, что еще с десяток секунд не делился со мной сигаретой. Просто смотрел, и вопросы буквально плясали в его глазах, и я их видел, и знал эти вопросы, но не знал ответы на них. Пока еще не знал.
– Да, конечно, – ответил он и протянул мне пачку.
Я не курил уже давно, потому первая тяга далась мне с кашлем.
– Я ведь знал, что он не в себе, – говорил тихим голосом Нечаев. – И ничего не сделал…
Мимо неслась ладным потоком людская толпа. Она редела. Гул голосов уже не так давил на слух.
– А можно ли было сделать хоть что-то? – спросил я.
Нечаев пожал плечами и затянулся. Выпустил дым через ноздри.
– Не все подвластно нам…
Глядя на него, я вспомнил фразу из старого фильма, и подумал, что это начало прекрасной дружбы.
Часть вторая. «Украденная жизнь»
1.
Девушка в черном берете и легком весеннем пальто шла с коляской по бескрайнему полю. Двигалась она неспешно, порой тяжело вздыхая, в сторону, как ей казалось, ближайшего поселения. Никто не шел ей навстречу.
Над головой гудел в линиях электропередач вольный ветер. Тропинка, по которой шла девушка, чуть отдалялась от железных опор. Странным казалось то, что блага цивилизации длинными проводами тянулись в одну сторону – в сторону людей, по всей вероятности – а вот тропинка, как строптивая девчушка, противилась и предлагала свой маршрут. Неизвестно куда.
Девушка толкала коляску, в которой тихо посапывал ребенок. Хорошенько укутанный, так, что едва можно было рассмотреть глазки.
Несмотря на усталость, и ту тяжесть, что легла камнем и не давала вдохнуть воздух полной грудью, девушка шла вперед. К поселению, к людям. Туда, где горит свет в окне, где тепло и спокойно на душе.
Сомнения все же подтачивали структуру ее силы. Каждая человеческая сила строится на основах, будь то эгоизм, или жертвенность, или даже отчужденность. Сомнения изыскивают основы силы, разъедают ее, как кислота.
Страх новой тяжестью лег на грудь, и дышать стало совсем невмоготу. Девушка понимала, что не может дать себе время передохнуть, и тем более не может просто упасть бездыханно посреди поля, оставив своего ребенка, такого беззащитного, встречать подступающую ночь с ее кошмарами, с ее порочными прелестями. Но где важность – там и беспокойство, и где-то рядом всегда таится страх.
Сердца либо вообще не было теперь – разъело кислотой – либо оставалось самую малость, так что биение его не ощущалось. Может, оно так ускорилось в своем ритме, что стало просто едва заметно вибрировать?
«Почему никто не выходит на встречу?» – спрашивала девушка ветер.