Хорошее стало плохим (ЛП)

Его челюсти сжались, а рука сильно сжала мои волосы. — Я рядом до тех пор, пока быть с тобой не угрожает твоей безопасности, Харли-Роуз. Ты можешь, черт возьми, понять это.

Я вскинула руки, вырывая голову из его хватки. — Я не могу поверить, что ты разрушил тот момент, когда впервые признаешься, что хочешь меня, будучи чертовским трусом.

— Трусом? — сказал Дэннер, его голос стал на октавы ниже, холоднее и тяжелее, как тяжесть стальных кандалов на мне, — Желание обезопасить тебя — это трусость?

Больно от того, что он только подумал о том, чтобы уйти от меня после всего, через что мы прошли, после того как я дала понять на деле, если не на словах, как сильно я нуждаюсь в нем, прожигая мои внутренности, как лава, разрушающая Помпеи.

Я впилась ему в лицо и прошипела. — Ага, Дэннер. Ты заботишься о ком-то, кого не отпускаешь перед лицом угрозы, крепко держишь его, оберегаешь и согреваешь во время шторма и надеешься, черт возьми, на Бога или на кого-то еще, что вы оба выберетесь из этого живыми.

Дэннер стоял там, неумолимый, как каменная статуя, с закрытыми глазами, когда я закончила свою тираду и тяжело вздохнула в тишине.

— Ты подчинишься мне, Рози, — повторил он, на этот раз мрачным тоном, от которого у меня по спине побежали мурашки, — Ты подчинишься мне на этом поле, и мы сделаем это, ты подчинишься мне в постели, на диване, на задних сиденьях моего Мустанга, где я решу тебя трахнуть. Если хочешь этого, таковы мои правила.

— Ты хочешь, чтобы я подчинилась, — сказала я, зная это так же, как знала это, когда он перекинул меня через колено, когда мне было семнадцать.

— Блять, да, — прорычал он, его пальцы вцепились в мои волосы сзади и дернули так, что я была вынуждена отступить назад, глядя в его безжалостно красивое лицо, — Это игра, в которую мы будем играть, проказница. Ты можешь дразнить меня, драться со мной и не соглашаться со мной в течение всего дня. Это ты, и черт возьми знай, что мне это нравится. Но теперь, когда мои руки касаются твоего тела, я твой доминант, и если ты хочешь мой член, тебе, черт возьми, придется заслужить его, став моей хорошей девочкой, а не бунтаркой.

Каждое из его грязных слов копошилось в моем животе, как топка, но маленькая часть меня все еще говорила мне, что сдаваться было неправильно, слабо, как женщины-берсеркеры-байкерши, которые позволяют своим мужчинам использовать себя.

— Зачем мне это? — прошептала я, сжимая его руку на своей шее. — Это не кажется мне естественным. Я не такая женщина.

— Когда ты встретила меня, ты подумала, что я такой парень, который хочет отшлепать непослушных девочек-подростков и трахнуть их так сильно, что они будут кричать? — прямо спросил он. — Нет. Мне потребовалось много времени, чтобы научиться этому, и я научу этому тебя. Это только сила в подчинении, только забота в доминировании. Мы делаем то, что делаем, потому что нам это нравится, и мы оставляем это в основном в пределах спальни. Ты все еще можешь быть крутой бунтаркой Роуз, а я все еще могу быть хорошим парнем Дэннером.

Его свободная рука обхватила меня между ног, поверх постыдно мокрых трусиков. — Но мы оба знаем правду. Пусть это и твое тело, Харли-Роуз, но оно принадлежит мне.

Потом он поцеловал меня.

Я смягчилась в его руках, как таящее масло, пока только его руки на моей шее и над моей киской не удерживали меня в вертикальном положении.

У него был приятный вкус кофе, корицы и мужчины.

Я прижалась к нему и открыла рот шире, чтобы он мог поцеловать меня глубже.

— Я собираюсь взять тебя, Рози, — сказал он мне, касаясь моей шеи, его язык облизывал мою пульсирующую жилку, — Я приручу тебя, сделаю тебя достаточно дикой, чтобы сопротивляться каждому прикосновению, сопротивляться каждому толчку моего большого члена в твою тугую, влажную киску.

Я застонала, мои ногти царапали его прикрытую футболкой спину. — Да, трахни меня.

Его пальцы потерлись о влажную ткань моих трусиков, а затем проникли под них, скользнув между моими шелковистыми складками. — Вот так, Рози. Такая мокрая только для меня.

Его большой палец нашел мой набухший клитор, вырвав из меня вздох.

— Я хочу поиграть, — выдохнула я, — Я хочу, чтобы ты поиграл со мной.

Он ухмыльнулся. — Моя непослушная девочка провела какое-то исследование после того, как я играл с ней много лет назад?

— Да, — прошипела я, когда он погрузил два пальца в мое разгореченное нутро.

— Ты когда-нибудь играла раньше? — острая ревность, словно острие ножа, пронзила мои скованные запреты.

Я любила его ревнивость, я любила то, как он сходил с ума от желания, так как инстинктивно знала, что только я могу заставить его быть таким.

— Нет, но я думала об этом каждую ночь, когда лежала в постели, касаясь своей киски, думая о тебе внутри меня, о твоих пальцах, о твоем члене, о твоем языке.

— Ты хочешь, чтобы я заставил тебя сломаться ради меня, — сказал он, его голос опустился до той низкой октавы, которую я вспомнила, до той самой, которая привязывала меня грубыми веревками к его желанию, — Ты хочешь, чтобы я заработал твою покорность.