Хорошее стало плохим (ЛП)

Только у меня не было возможности позвонить по телефону, потому что почти сразу же, как меня заперли в камере с кем-то вроде взвинченной проститутки и мелкого торговца наркотиками, Дэннер появился между решеткой.

Я не видела его три месяца. Мы оба знали почему, но он не объяснил мне этого. Казалось, я не могла удержаться от откровенного флирта с ним, подстрекала его сексуальными намеками и надевала все более короткие шорты и более глубокие топы, чтобы привлечь его внимание. Думаю, мы оба знали, что иногда я попадаю в беду только потому, что он появляется и проводит со мной время.

Было легко обвинить нашу дистанцию в том, что он ввязался в дела Падших, когда девушка моего брата, Крессида, была похищена под его наблюдением, и его лажа привела к усилению ненависти Зевса к нему и укрепила растущее пренебрежение Кинга. Но мы оба знали правду. Мы найдем способ провести время вместе, даже если это будет означать гнев нашей семьи, даже если это время будет потрачено платонически, потому что я была слишком молода для него, а он был слишком хорош для меня.

Тогда он выглядел хорошо, одетый в темно-синий костюм, который идеально подходил к его длинному худощавому телу, а его нефритово-зеленые глаза блестели, как драгоценные камни. Его руки были скрещены, лицо изогнулось в красноречивых линиях осуждения, которые послали странное эротическое покалывание вниз по линии моего позвоночника прямо к моей киске.

Черт, я никогда не видела мужчину, настолько сексуального в гневе.

Он не сказал ни слова, когда офицер в форме отпер решетку и открыл ее для меня, и даже не взглянул на меня, пока я несла свои личные вещи и шла с ним до его Мустанга.

Только в машине, когда я протянула руку, чтобы повозиться с его айподом и включить «Short Change Hero», он посмотрел на меня краем глаза, когда выезжал с парковки.

— Ты оказалась там в седьмой раз за последние пять лет.

Я пожала плечами, потому что это было правдой, и я не хотела давать ему больше масла, чтобы добавить к тому огню, который он разжигал, чтобы лежать у моих ног.

— Офицеры называют тебя дикаркой, ты в курсе?

Я снова пожала плечами и поднесла ноги к приборной панели, лизнула большой палец, чтобы стереть грязь с расшитых розами армейских ботинок. — Они не ошибаются.

— Ты гордишься этим? Ты счастлива узнать, что эти офицеры и их семьи, их друзья, жители этого города, который ты называешь домом, знают тебя по имени и репутации как принцессу Падших, как дикарку, которой предсказывали оказаться в колонии для несовершеннолетних рано или поздно?

Я смотрела на его руки, сжимавшие руль, на россыпь золотых волос и восхитительную паутину вен, спускающихся к его сильным запястьям. Мне хотелось поцеловать каждый мозолистый кончик пальца и провести языком по этим венам в физической мольбе о прощении.

Вместо этого я сжала руки в кулаки и позволила гневу пересилить боль.

— Ты снова разочаровался во мне, Дэннер?

Мускул на его челюсти дернулся. — Я буду разочарован в тебе до того дня, пока ты не вытащишь голову из задницы и не поймешь, что в том, чтобы быть хорошей и доброй, столько же силы, сколько в том, чтобы быть злой и свирепой. Это не шипы для розы.

— Но это то, что их защищает, — возразила я.

— Контраст, двойственность твердого и мягкого, опасного и прекрасного делают его желанным, Рози. Не знаю, когда ты лишилась мягкости, но девушка, которую я только что забрал из тюрьмы, чувствовала себя там комфортно, и ей нравилось то, что о ней говорили… эта девушка потеряла чувство собственного достоинства.

После этого мы замолчали, слушая текст песни, который стал еще более пронзительным благодаря лекции Дэннера.

Я хотела плюнуть ему в лицо, сплотить свои силы, чтобы начать контратаку, которая оставит его опустошенным. Я хотела увидеть, как он сгорит от стыда так же, как я. И я могла бы, я могла бы вырыть могилу тайн, которые у меня были о нем, тот факт, что его отец был коррумпированным мудаком, который медленно принуждал Дэннера к своему гравитационному притяжению, что он был слишком трусливым дерьмом, чтобы даже думать о том, что он хотел, не говоря уже о том, чтобы идти за этим, что он любил меня больше, чем белый рыцарь свою девицу в башне, и больше Клайда с его Бонни.

Но я этого не сделала.

Потому что, как бы его слова ни ранили меня, мне было бы еще больнее видеть, как он терзается обвинениями. Был также тот факт, что я знала, что наступит день, когда ему придется выбирать: оставить меня ради аскетической жизни в праведности или стать плохим, чтобы присоединиться ко мне в греховном веселье. Я не хотела подталкивать его к этому решению ни сейчас, ни когда-либо, потому что, как бы я ни хотела, чтобы он выбрал меня, я знала, что он никогда этого не сделает.