Хорошенькие не умирают

♦ всё тот же набор неизвестных миру венгерских пряностей (см. выше);

♦ цедра мандарина, засушенного с Нового года;

♦ ложка коричневого сахара;

♦ вскипятить в трёхстах граммах воды, влить по пятьдесят гватемальского чёрного рома и ангостуры.

Виски не надо, не алкаши же мы, в самом деле. Пить одному.

Видите, видите, сколько всего? И это день ещё не кончился.

* * *

Любящие меня люди точно знают, когда у нас проблемы.

Если другая женщина внезапно говорит: «Я толстая, старая, и ты меня не любишь», — это Знак. Но мне, чтобы понять, насколько всё пустое, достаточно встать на весы, заглянуть в зеркало и в паспорт (женился — значит, любит). Иное дело, когда к мужчине подходит маленький бледный конь апокалипсиса и тихо говорит: «Мне одиноко». Вот это по-настоящему страшно.

Самые большие глупости в жизни я совершила, вырвавшись из любящих объятий и умчавшись в степь с криком «Мне одиноко!». Все трагические последствия таких скачек я могла объяснить единственной фразой: «Мне было одиноко». Иногда ещё — «У меня был трудный период», но так надолго мне редко удавалось ускакать. Дима приучился не спускать с меня глаз в полно- и новолуние, во время лунных затмений и вспышек на Солнце, но в воскресенье случайно отлучился поработать.

Что сказать? С понедельника я больше не пью никогда.

Понимаете, мескаль в непрозрачной бутылке — большое зло. Никогда не узнаешь, сколько его выпито с момента, когда вдруг стало одиноко. Когда Дима вернулся и нашёл меня, и я смогла объяснить происшедшее тремя обычными словами, он поначалу не осознал масштаба бедствия. Кое-что заподозрил, когда я, укладываясь, деловито поставила в изголовье тазик.

Но действительность превзошла даже мои ожидания. Следующий день я блевала, как стиральная машинка, и раздавала обещания Господу и всем, кто желал слушать, что больше никогда не буду пить. К концу дня оказалось, что меня тошнит от любого упоминания об алкоголе.

— А помнишь, как ты случайно убралась в «Своём кругу» и мне пришлось тебя встречать? Что там было — водка?

Я сорвалась с места и стремительно поползла в ванную. Вернувшись, кротко попросила:

— Пожалуйста, не говори больше о спиртном. Пожалуйста, пойди на кухню, спрячь мескаль и помой стакан. Пожалуйста, сходи в магазин, у меня кончилась вода.

— Хорошо, — сказал он и начал одеваться. — Посмотри, пожалуйста, сколько там градусов.

— Тридцать восемь, — сдавленно ответила я и снова метнулась в ванную.

— Я имел в виду погоду!

Но поздно.

Весь вторник у меня не то чтобы болела голова — она выгорала изнутри. Шесть, что ли, различных пилюль не помогли, и только мексидол под утро среды как-то изменил ситуацию. По крайней мере, я пошла на кухню и вдруг сожрала цыплёнка. Знаете, такие маленькие, помещаются на сковороде и зовутся корнишоны. После этого жизнь обрела краски. Я села почти ровно, написала колонку, искупалась, прибрала в доме и даже сожрала ещё одного цыплёнка. Видимо, после одинокого коня приходит голодная лисичка.

И сейчас я сижу в постели, на мне увлажняющая маска, одеяло, ноутбук и котик. В голове удивительная ясность. Я собираюсь пылесосить и гулять.

И даже теперь, после полной перезагрузки, я уверена, что больше не буду пить.

* * *

Если бы пришла фантазия составить честное резюме, допустим, для сайта знакомств, призванное предупредить людей, но всё же продающее, — вы бы что написали?

Много о том думала, но поняла только вчера, пока гладила одежду: «Я человек, который способен потерять карманы на платье и смириться с этим фактом».

Это случилось в какой-то из тёплых европ, побуждающих женщину с утра натянуть абы что и убежать из дому налегке. В качестве милого и неформального у меня было новое платье цвета мёртвой свиньи, свободное, двухслойное, с покойными карманами и широкой длинной юбкой. Я его игриво набросила, сунула ноги в туфли, а руки в кар… но не нашла их. Покрутила вокруг себя подол — сзади тоже нет. Оттопырила на просвет — и внутри не висят. Не было ни их, ни каких-либо следов ночной работы злых гномиков, украдкой перешивающих, например, за зиму летнюю одежду на размер меньше.

Такое случается. Бывает, что их вовсе не приделали. Но по мне вещь без капюшона и карманов — деньги на ветер, поэтому платье я выбирала пристально. Пусть оно не с капюшоном, но хоть что-то. И в Москве они вроде были, значит, исчезли при перелёте.

Дивны дела Твои, подумала я и вышла из квартиры.

Самое поразительное не то, куда они делись — все уже догадались[2], — а то, что я вздохнула и приняла этот факт. В моём мире карманы могут исчезнуть с одежды, и я буду с этим как-то жить. У меня просто нет другого выхода, и покрупней случались потери, жизнь — боль. А удивляться и вовсе нечему, на моей памяти страны с карт пропадали, не то что.

И это умение адаптироваться к новым обстоятельствам, стойкость и фатализм я очень-очень в себе ценю, но обязательно всех предупреждаю заранее. Люди могут быть не готовы — а у меня всё так.

* * *