Хорошенькие не умирают

Изымаешь себя из той реальности осторожно, будто разбираешь карточный домик; стараясь ничего не разрушить, очищаешь тот мир от себя и рваной паутины, которая изображала остатки любви. Если кажется, что конструкция сейчас распадётся, сделай подпорку, заменяя — и заменяясь. От банального: раз больше не придётся готовить этому человеку кофе, подари кофеварку, обязательно ту, что справится лучше тебя. Нет, вибратор не надо, и любовника подыскивать тоже, но можно познакомить с ценными людьми, и желательно с такими, с которыми не собираешься встречаться весь следующий год. Замени чувственное на материальное, помоги с работой, подбрось идею, порекомендуй развлечение, выбели стены, вынеси мусор — и вали уже, сваливай, убрав руки и не дыша.

Конечно, мог бы уйти просто так, потому что сострадание всё равно фальшивое, а помощь бесполезна, но ты делаешь это для себя. Потому что всё это — не более чем заклинание от собственного разочарования, флейта для завораживания беззубой кобры, которую слишком часто щёлкали по носу, плацебо от жалости к себе и к оставленному миру, переставшему тебе сиять. Убедись, что без тебя тут будет даже лучше, уйми тремор и последним лёгким движением стяни лишнюю карту — за порогом посмотришь, какую. А теперь выбрось её, потому что всё это — только ловкость.

Ловкость рук и никакой трагедии.

* * *

Если говорить о несчастливых финалах, я знаю вот что.

Непоправимое происходит не в тот момент, когда значимый человек вас ранил, испугал или повредил вашу жизнь. Нет. Люди добры, терпеливы и забывчивы. Но вот после того, как он в этом повторился, заканчивается всё. В момент, когда огорчение становится привычным и вместо острой реакции вы пожимаете плечами: «Опять? Всё то же самое? Тоже мне, удивил». Не знаю, может, это издержки профессии и только я не могу извинить повторение сюжетных ходов, есть ведь жёны наркоманов, алкашей и прочие профессиональные жертвы. Но что они делают со скукой, с пренебрежительным разочарованием, когда видят, как любимый яркий человек становится нестерпимо банальным в своих приёмах?

* * *

Брошенные мужчины напоминают птиц, которые высиживают камни.

Сначала он вьёт гнездо вокруг пустого места, ожидая, что она вернётся и заполнит его собой. Стаскивает отовсюду пух и веточки, покупает новое одеяло, которым она укроется, когда похолодает (к зиме-то наверняка соскучится и прилетит, никогда не умела быть одна в холода), новую чашку вместо той, разбитой напоследок; запасает шоколад с перцем. Покупает по случаю, не специально, для себя, а всё же держит в уме, что откинет одеяло, а там она; войдёт в комнату, а кое-кто нашёл шоколадку и затих (у неё, когда она лопает сладости, делается невинное лицо, какое, наверное, было в пятнадцать лет).

Но время идёт, яйцо давно упало, разбилось и слизано бродячими котами, а вместо него кто-то подложил камень. Ничего не теплится и не бьётся внутри, кроме холодной злости — на неё, на себя, на жизнь? Всё-таки на неё. Столько было прощено друг другу, столько обнулили счетов, и вдруг она вздумала бросить партию и уйти в новую игру. Ну и катись, никто не заплачет. Только как быть со старыми обидами, которые никуда не делись, не жгут, а просто давят, занимая место, предназначенное для другой? В этой постели должна лежать какая-нибудь тёплая живая девчонка, а вместо неё бок леденит булыжник. Хорошо бы собраться и выкинуть, но, может быть, она вернётся к зиме — и вот уж тогда получит за всё, вот уж огребёт камнем по башке.

* * *

Жизнь всегда пахнет едой, в начале сладким животным молоком, в конце кутьёй и пресными блинами. В промежутке с людьми случаются щи, фаршированные перцы, жареная картошечка, зразы и пироги.

И только будучи надёжно спрятанным на два метра, человек начинает пахнуть свежим — цветами, влажной землёй, травой и снегом. Если, конечно, не выкапывать.

Бывшие героиновые навсегда теряют человеческий запах, на них остаётся лёгкая фиалковая — неживая — нота.

От любви за версту несёт по`том и спермой, обманом, бешенством, сладкими духами и резиной.

Мёртвая любовь пахнет морской водой, табаком, солнцем, ромашкой, коноплёй или железнодорожным ветром — в зависимости от того, где и как она осуществлялась. Но чистота мотива сохранится при том же условии — не выкапывать.

Разрушая наслаждения и разлучая собрания

Обычно я довольно категорична в выводах, касающихся собственного опыта: точно знаю, было решение хорошим или нет. Но внезапно усомнилась в одной практике, которую считала верной.

У меня довольно обширный опыт разрывания привязанностей. Расставания бывали разные — медленные и мгновенные, добровольные и вынужденные, мучительные и лёгкие, дружеские и конфликтные. Но всегда я находила правильным зачищать эмоциональные следы, когда близость закончена. Расставаться можно годами, отлипая и отрываясь очень постепенно, но как только окончательное отделение завершилось, я теряю к человеку всякие чувства, и раздражение, и тепло. Коротко говоря, искренне забываю.