Хороши в постели

– Мне жаль, – сказала Эйприл еще раз, – но мисс Райдер не будет с вами говорить. Вы были слишком саркастичны в разговоре со мной…

– Ой, саркастичный репортер! Держу пари, такого в вашей практике не случалось!

– …и мисс Райдер не нуждается во внимании таких…

– И все бы ничего! – взорвалась я. – Если бы хоть кто из ваших лакеев, халдеев или стажеров потрудился сообщить мне об этом до того, как я проделала долгий путь!

– Это должен был сделать Роберто, – упрямо повторила Эйприл.

– Что ж, он не сделал. – Я скрестила руки на груди.

Ничья.

Эйприл меня разглядывала. Я свирепо пялилась в ответ. Роберто привалился к стене и откровенно дрожал. Личинки выстроились в ряд, стреляя глазенками туда-сюда.

– Вызовите охрану, – наконец велела Эйприл и, развернувшись на каблуках, метнула на меня взгляд через плечо: – Вы можете писать все, что вам угодно. Нам все равно.

И на этом они удалились. Роберто, бросавший на меня ужасно виноватые взгляды, личинки в черных ботинках, Эйприл и все мои шансы встретиться с Макси Райдер. Я сидела на месте, пока все они не втиснулись в лифт. Только потом я позволила себе заплакать.

В общем и целом уборные комнаты в вестибюле отеля – отличное место для нервного срыва. Люди, живущие в отеле, обычно пользуются туалетами в номерах. Люди на улице не всегда понимают, что могут просто войти в вестибюль даже самого модного отеля и беспрепятственно воспользоваться туалетом. А уборные там, как правило, просторные и модные, со всеми удобствами, от лака для волос и тампонов до настоящих полотенец для вытирания слез и рук. Иногда там даже есть диван, на который можно рухнуть.

Я проковыляла по коридору, спустилась на лифте и сквозь дверь с золотой замысловатой табличкой «Дамы» потащилась к кабинке для инвалидов навстречу тишине, покою и одиночеству, попутно захватив два свернутых полотенца.

– Сраная Макси Райдер! – прошипела я вслух, захлопнула дверь, уселась и прижала кулаки к глазам.

– Э? – донесся откуда-то сверху знакомый голос. – Почему?

Я подняла взгляд. Из-за перегородки торчало лицо.

– Почему? – снова спросила Макси Райдер.

Она была так же очаровательна в жизни, как и на экране: эти огромные голубые глаза, кремовая кожа в легких веснушках, каскад рыжих кудрей, блестящих, казалось, куда больше, чем способны простые человеческие волосы. В маленькой ручке с голубыми венами она сжимала тонкую сигарету. Пока я ее рассматривала, Макси глубоко затянулась и выдула дым в потолок.

– Не кури здесь, – ляпнула я первое пришедшее в голову, – запустишь сигнализацию.

– Ты меня ругаешь за то, что я курю?

– Нет, за то, что ты меня кинула.

– Что?

Две ноги в кроссовках прошагали по мрамору и остановились напротив моей кабинки.

– Открой, – сказала Макси, постучав в дверь. – Я хочу разобраться.

Я ссутулилась на сиденье унитаза. Сначала Эйприл, теперь это! Неохотно потянувшись, я открыла дверь. Макси стояла у кабинки, скрестив руки на груди.

– Я из «Филадельфия Икзэминер», – начала объяснять я. – Должна была брать у тебя интервью. Но твоя маленькая гестаповка сообщила, причем когда я уже добралась аж из Филадельфии, что интервью отменено и переназначено с женщиной из моей редакции, которая просто… – я сглотнула. – Тошнотворна. И это сильно испоганило мне день, не говоря уже о воскресном выпуске. – Я вздохнула. – Но ты-то не виновата, наверное. Так что прости, я зря выругалась.

– Чертова Эйприл. Она мне даже не сказала.

– Не удивлена.

– Я прячусь, – внезапно призналась Макси Райдер и нервно хихикнула, – как раз от Эйприл.

Вживую ее голос был мягким, интеллигентным. Макси была одета в расклешенные джинсы и розовую футболку с круглым вырезом. Волосы уложены в высокую прическу, которую парикмахер наверняка возводил с полчаса, и украшенную сверкающими заколками-бабочками. Как и большинство звезд женского пола, которых мне довелось встречать, она была нереально худой, почти прозрачной. Настолько, что мне было прекрасно видно кости ее запястий и предплечий, бледно-голубой узор вен вдоль шеи.

Пухлые губки были накрашены алым, глаза – аккуратно подведены. А по щекам текли слезы.

– Прости за интервью, – сказала Макси.

– Ты не виновата, – повторила я. – Так что тебя сюда привело? Разве у тебя нет личной уборной где-нибудь в другом месте?

– Ох. – Она прерывисто вздохнула. – Ну, знаешь.

– Ну, не будучи худой, богатой, успешной кинозвездой, скажу честно – вряд ли.

Уголок рта Макси дернулся вверх, но затем губы снова сложились в дрожащий алый бантик.

– Тебе разбивали сердце? – дрожащим голосом спросила Макси.

– Таки да, – отозвалась я.

Макси закрыла глаза. Нереально длинные ресницы коснулись усыпанных веснушками бледных щек, из-под век снова потекли слезы.

– Это невыносимо, – прошептала она. – Знаю, как звучит…

– Нет-нет, я понимаю. Знакомое чувство.

Я протянула ей одно из прихваченных с собой полотенец. Макси взяла его и посмотрела на меня. Проверка, подумалось мне.

– Дома полно вещей, которые он мне подарил, – начала я, и Макси яросно закивала, сотрясая кудряшки.

– Все так, – пробормотала она. – Все так и есть.

– На них больно смотреть, но и убрать их тоже больно.