Хорошие деньги

– А может, у Наташки жизнь пойдёт? – зачем-то спросила мать у Василия. Ответа не ждала – закрыла глаза, но ладони повернула к жару печи. Однако минута-две прошли – и её руки снова расслабли, вся она осели, оползла на стуле, – по обыкновению забылась, задремала.

– Пойдёт, – шепнул Василий, не переставая за спиной сминать с ожесточением пальцы. – У всех у нас пойдёт.

Свадьбу Натальи сыграли в городе, размашисто, шумно, с голубями и гудками автомобилей, в самолучшем ресторане. Мать охала, ахала, подобострастно и непрестанно нахваливая зятя: какой молодчага, домовитый, щедрый. Ах, умеет человек жить! Василий же был сумрачен, нем и в ЗАГСе и за праздничным столом, новобрачных не поздравил ни одним словечком, с женихом не заговорил, когда тот к нему приветливо обратился. Улучив минутку, брат наедине прямо спросил у сестры:

– Ты счастливая?

– Чего, чего? – язвительно скривились губы у Натальи.

Но брат твёрдо и зловато смотрел в её глаза.

– Хм, да что такое счастье, Вася? – попыталась она улыбнуться с миролюбием и смирением, однако лицо повело обидой и досадой. – Кто ответит? Нет такого человека на земле. Просто живи, брат, и не забивай ты себе голову всякими разными вопросцами, на которые никто не может ответить.

– А мужа-то ты не любишь, – без пощады наступал и разил горячечный, юный Василий. – Стреляешь глазками по парням, даже на его сынка кудрявенького заглядываешься. Вижу, вижу!

– Ну и дурак же ты! – отшатнулась сестра от Василия. – Пацан! Идиот! Чудик в перьях! – топнула она ногой, громыхнула, убегая, дверью.

Однако через минуту-другую вернулась, стала говорить вкрадчиво, – казалось, оправдывалась, обелялась, определил неумолимый Василий:

– Любишь, не любишь, а жить-то как-то надо, пойми ты братишка мой родной. Мама всю жизнь любила отца, в струночку вытягивалась перед ним, всячески потрафляла и – что? Он ускользнул туда, где легче живётся. Легче, сытнее да вольготнее. Была я у него. Вот тебе, Вася, и вся философия жизни.

– Вся? Точно? – по-прежнему был неумолимым брат.

– Вся! Точно! – опять закипала и ожесточалась сестра. – Тоже мне – философ, любомудр чёртов! Пескарь премудрый! Посмотрю, как ты устроишь свою жизнь.

– Устрою – не бойся.

– Дай Бог, – отчего-то тише и ласковее произнесла сестра. Помолчала, сдавливая в себе слёзы. – Не винил бы ты меня, брат, что ли. Чего уж ты так, как с неродной какой-то? Сама я себе уже противна, а тут ты ещё со своей правдой-кривдой налегаешь, злобствуешь, ирод окаянный. Ай, ну вас всех! Гады всюду, гады! – И она не выдержала – разревелась голосисто, задыхаясь, утыкаясь лбом в плечо Василия.

Но брат не утешал её, не извинялся, был неподвижным камнем, лишь наморщивался и сопел.

После свадьбы у сестры он больше ни разу не был, и она годами не появлялась в родительском доме.

5

Единственным душевным другом подростковой, юношеской поры Василия оставалась Саша, или Александра, как часто и уважительно звали её всюду. Она отчего-то стеснялась смотреть на Василия открыто, не таясь, и всякий раз, нечаянно встречаясь с его глазами, вдруг потуплялась, отчаянно пунцовея. Василий не знал, любит ли он её, но тянуло его к этой неизменно тихой, скромной, приветливой, умной девочке, превращавшейся в тоненькую фигуркой и утонченную сердцем девушку. Не было у него настоящего друга, кроме Саши, и, быть может, не оставалось более близкого, дорогого, душевно сродного человека, чем она. Многие люди воспринимала Василия холодно, насторожённо, учителя зачастую бранили за упрямство, прямолинейность, сверстники недолюбливали за хмурый, строгий норов, а вот Саша – да, Саша была удивительным созданием: рядом с ней Василий не понимал, как он мог совсем недавно где-то кому-то дерзить, угрюмиться, таиться сердцем, опасливо, а то и зловато посматривая на людей. С ней он становился прост, сердечен и даже чуточку болтлив. Минутами в нём вспыхивала нежность к ней, и он очарованно чуял и переживал, как таяла и изнемогала его вечно напряжённая, недоверчивая душа.

Самые свои заветные мысли Василий доверял только лишь Саше-Александре: она поймёт так, как надо, не отвергнет, не посмеётся, а если посоветует, то ненавязчиво и верно. Когда Василий получил свидетельство о восьмилетке и должен был определиться, чем дальше заниматься, как жить, он сказал Саше:

– Человека я встретил одного – вот таковского мужика! Он на крайних северах бригадиром монтажников вкалывает. Сын дяди Вити Дунаева, Николай, – знаешь? В отпуске он сейчас. Разъезжал по всяким там чёрным морям, а на днях прикатил в нашу завалящую Покровку. Сразу бате купил мотоцикл с люлькой, а младшим братовьям – мопеды. Денег у него, треплются, – пачками рассовано по карманам.

Василий поприкусывал губу с чуть выбившимися под носом волосёнками. Сказал точно сквозь зубы, но зачем-то и улыбнувшись одновременно:

– Если честно, Саша, – завидую. И хочу так же – крепко чтоб, по-настоящему. Не буду размусоливаться по жизни.

– Разве деньги – главное? – печально и глубоко взглянула в него Саша.