Хорошие люди

Адель, забежавшая в корпус одной из первых, заняла лучшие места у окна и, как грозная собачка, огрызалась при попытках посягнуть на них. Эдита растерялась почему-то и устроилась поначалу у входа.

— Давай позовем Эдиту, — предложила Адель и, не дожидаясь ответа, крикнула раздельно: — Иди Ты!

Эдита приняла шутку и, счастливая, переместилась к нам.

* * *

I'm so tired, I haven/t slept a wink. Столько впечатлений от первого дня, что никак не заснуть. После отбоя долго лежим с открытыми глазами и разговариваем. Замечания дежурных вожатых бессмысленны и ни к чему не приводят. У мальчишек в палате шум, слышится спокойный голос Романа — в ответ хохот, успокоиться никто не может, да и не хочет. По себе чувствую, что это невозможно. Снова Роман, он повышает голос, пытаясь казаться строгим, мальчишки затихают на время, но, как только он уходит в вожатскую, шум возобновляется с новой силой. Мне жалко нашего вожатого.

— Надо брать Рому под свое крыло, — говорю Адельке.

Вскакиваю с постели и решительно иду к мальчишкам. Не знаю, что буду делать, но что-то предпринять необходимо. И срочно. Включаю у мальчишек свет, они затихают на мгновенье и удивленно таращатся на меня: мол, че приперлась? Жердину, привставшего с кровати, того самого, что толкнул меня сегодня, зовут Гусев, не нужно даже гадать, какая у него кличка. «Лежать, Гусь!» тычу в него двумя пальцами вытянутой руки, и он, загипнотизированный, подчиняется. А потом выбираю того, кто мне кажется заводилой, — парня с приплюснутым лицом бульдога, и говорю, обращаясь только к нему, — говорю громко и с расстановкой:

— Слушай, ты, йоршик (ха, при чем тут ершик-то, каким таким местом он на него похож?), если еще раз Рома расстроится из-за тебя, то ты расстроишься до поноса в трусах.

Публика в постелях офигевает, а я разворачиваюсь, подобно мачо в голливудских фильмах, и вдруг вижу перед собой Людмилу, залетевшую в палату, как моль на яркий свет.

— Что вы делаете ночью у мальчиков? Вам не стыдно? — тон жесткий, ехидный.

Я строю невинные глазки и пытаюсь проскользнуть мимо нее в свою палату, но она железным голосом командует:

— На веранду марш! Вы наказаны, и будете стоять там, пока не осознаете свой проступок!

Вот те на! И здесь то же, что и в школе, не успела приехать, как сразу записали в разряд отстоя.

— Людмила Петровна, извините, я не знала, что вы не замужем, — выдавливаю из себя.

И это надо было видеть: она побледнела, сжала губы плотно, как я обычно делаю, когда пытаюсь удержаться от очередного плохого поступка, а потом резко указала на дверь:

— На веранду!

Плетусь на веранду и чувствую себя полной идиоткой. Обидно. По сути, я выполняла вожатские обязанности. Надо было ввязываться? Сами бы справились. Первый день — и два прокола. И все с Людмилой. Теперь она на меня взъелась, точно как Лия Васильевна. Словно выбирала себе врага и вот нашла. Судьба у меня, видно, такая — все время косячить. Умеют же люди быть обходительными и держаться серьезно как-то, по-взрослому. Эх!

Смотрю в окно на ночное небо и думаю, какой я противоречивый человек: только что совсем не хотела лежать в постели, тем более спать. А когда запретили делать это, вроде бы неплохо и полежать сейчас; наверное, Адель с Эдитой шепчутся, рассказывают о себе, о школах, в которых учатся, обмениваются впечатлениями…

— Добрый вечер, Юлия! Дышишь ночной свежестью? Я вздрогнула, так было неожиданно, вожатый вошел неслышно и встал у окна рядом со мной.

— Нет, Роман Анатольевич, я наказана. Только я не Юлия, я — Джулия.

— Прости, но так написано в бумагах.

— Это по документам.

— А-а-а, — протянул он с пониманием.

— Роман Анатольевич, а я не курю, — сказала я зачем-то невпопад.

Он не удивился:

— И я не курю, глупо за свои же деньги гробить здоровье. Правда?

— Правда. Это я к тому, что у нас в школе девчонки курят, а если не куришь, значит, ты человек второго сорта.

— Глупости, люди не делятся по сортам. Они бывают разные: добрые или злые, успешные или неуспешные…

— А вы успешный? — поторопилась перебить я.

— Пока невезучий, — он ухмыльнулся. — Должен был этим летом уехать на работу в американский лагерь в Техасе, но мне отказали.

— Из-за возраста?

И зачем я это спросила? Вот дура! Но он не обиделся:

— Они не объясняют причину, просто не дали визу и все.

— И тогда вы решили назвать наш отряд «Техасом»?

— Да, Техас — это моя мечта!

— А моя — Голливуд, это где-то рядом.

Я улыбаюсь. Звезды перемигиваются миллионами глаз и манят меня через Вселенную. Светящиеся звезды, вы знаете, что я чувствую!

— Не повезло американцам! Зато повезло нам! — я хитро глянула на Романа.

— Спасибо за комплимент. Не верю, но приятно, — улыбнулся в ответ вожатый.

Некоторое время мы стояли молча. Иногда не обязательно много говорить, молчание может сказать намного больше — например, о том, что в этот самый момент между двумя людьми зарождается доверие.