Хорошие люди

Мы вернулись в палату понурые и несчастные. Честно, слезы на глаза наворачивались, так обидно было. И тут, смотрю, девчонки из палаты, ничего не говоря, стали скидываться: у кого был зеленый лук, у кого — карамель, у кого-то кусочек хлеба завалялся. Подумать только, никогда я не ела ничего вкуснее зеленого лука с карамелью! С благодарностью я смотрела на девчонок из нашей палаты. Вот Ася, пигалица с короткой стрижкой типа «я у мамы дурочка», которая раздражала меня тем, что никогда не расставалась с наушниками, слушала отстойную музыку, при этом каждые полтора часа звонила матери и громко, чтобы все слышали, докладывала, что с ней происходит, не забывая повторять, как хорошо ей в лагере. И сразу же по приезде портрет мамы на тумбочку поставила. (Я посмотрела как-то внимательно, не взрослая женщина, а девушка невзрачная на фото, и улыбка неестественная, натянутая — так бывает, когда фотограф просит улыбнуться.) А при всем при том не скажешь, что Ася маменькина дочка. Конечно, она доставляет определенные неудобства, зато сколько в ней скрытых достоинств! Или вот взять Алсушку — совсем неприметная девчонка, переживает, что у нее волосы редкие, и завидует мне. А если разобраться, то совсем и не редкие, просто тонкие очень. Веснушек, конечно, у нее могло бы быть и поменьше, но я читала, что некоторые парни от этих рыжих крапинок прямо с ума сходят. Так что, как говорится, все относительно. Я жевала карамель с зеленым луком и понимала, что теперь мы связаны одной цепью, никогда я не предам новых подруг, а если кто попытается их обидеть, то, как волчица, перегрызу обидчику глотку.

«Для начала Людмилу будем игнорировать — не замечать ее и не слышать», — предложила я план мести. А насчет Ромы договорились так: если он попытается проявить строгость — будем слушаться и притворяться, что безумно боимся его.

Наш план был донесен до мальчишеской палаты и утвержден на высшем уровне самим Йоршиком, которого я так нелепо короновала на царство. Светило в окно утреннее солнышко, и настроение поднималось.

* * *

— Адель, что такое любовь? — задала я Лизкин вопрос подруге. Она ответила не задумываясь и совершенно по-философски: «Любовь — это игра, исход которой либо осчастливит, либо навсегда оставит боль в сердце». И где только набралась такого?

— Любви нет, — вмешалась Эдита. — Ее придумали себялюбивые ничтожества, чтобы можно было пострадать и пожалеть себя напоказ.

— Ага, — неожиданно подтвердила Ася, снимая наушники (ох и хитрая бестия, а делает вид, что, кроме попсы, ее ничего не волнует), и добавила лукаво: — Потом этих подонков стали называть поэтами и писателями.

— А я бы влюбилась, только не знаю как. И если честно, то не в кого. Разве что в Романа Анатольича, — расхохоталась Алсу, и веснушки ее засветились, разбежались тонкими лучиками. — Давайте попробуем!

— Романа не трогать! — встрепенулась я, и Алсу понимающе возвела руки к небу, вернее — к потолку.

Я посмотрела на нее и помотала головой. «Нет, — сказала я не вслух, а только глазами. — Твои подозрения ошибочны, ничего нет». «Не будем спорить, правда все равно откроется», — ее губы также остались неподвижны, но красноречивый взгляд выразил ее мысли.

— Что ж, давайте тогда поиграем в любовь, — предложила Адель (она выдумщица и заводила не хуже меня). — Пусть у нас каждый день будет Днем святого Валентина.

Мы с радостью согласились, не предполагая, к каким последствиям может привести неразумный порыв, и с этого момента начали бурно осыпать знакомых валентинками. Наша игра оказалась заразной, быстро вышла за пределы отряда, и вскоре обмен валентинками превратился в повальную эпидемию. Только и разговоров было, кто кому когда и где что подарил. Зараза распространилась и на персонал. Как мало, оказывается, нужно людям для счастья. Подумать только, старший вожатый Жора с восторгом рассказывал, как за один день получил пятнадцать валентинок, раскладывал их на столе и хвастался незамысловатыми сокровищами. Людмилу мы не любили, но и она каждый день получала валентинки. И эти валентинки были потрясающе красивы, у меня не хватило б ни ума, ни фантазии их так разукрасить. Конечно, подозрение пало на Тыковку, но трем «А» — Адель, Алсу и Асе — удалось подсмотреть тыквенное производство, и стало понятно, что уровень ее художественных возможностей не позволял изготовлять шедевры, которые получала вожатая.

Тем не менее, все было прекрасно, пока не случилось нечто, повергшее меня в смятение. Однажды ночью я проснулась от плача. Оказалось, что Адель, чья кровать находилась рядом, тихо рыдала в подушку. Испуганная, я дотронулась до ее плеча и спросила:

— Кто тебя обидел?

Она приподняла голову, заревела еще громче, а потом сквозь всхлипы пожаловалась:

— Прикинь, кажется, я доигралась. Я люблю его!

— Кого? — удивилась я, искренне недоумевая, поскольку всегда была рядом с Адель и никаких признаков влюбленности не наблюдала.

— Помнишь, вчера прикалывались над парнем в синей футболке из четвертого отряда?

«Черт возьми!» — выругалась я про себя и спросила:

— Тот придурочный лох с выпученными глазами?