Хорошие люди

Я жил рядом, на Чернышевского, и в тот январский вечер осмелился пригласить незнакомку к себе. Она пришла с мороза раскрасневшаяся, и я понял, что вернулись времена Паоло и Франчески и сегодня мне будет можно все. И мы пили пиво, но тогда оно не казалось мутно-желтым пойлом — оно было янтарным и играло в неярком свете бра, пока я неосторожным движением не опрокинул жидкость ей на платье.

— Ничего страшного, — сказала она в ответ на мой виноватый и смущенный взгляд, — но платье придется снять…

Я совсем не помню подробностей последовавших сцен. Помню только, что, когда ночью вышел ее провожать, вдруг осознал, что впервые в жизни сумел сделать женщину счастливой. Да, она была необыкновенно счастлива и светилась хрупкой звездочкой на морозном небе.

5

Мы стали встречаться, а вскоре я и дня не мог прожить без нее. Девушку звали Оля. Хотите, опишу ее? А как можно описать красоту? Красоту надо видеть, вдыхать, чувствовать! Чем она отличалась? Она курила. Но как только я сказал, что мне не нравится запах сигарет, заглушающий аромат ее волос, — сразу же бросила. Так могут поступать только любящие женщины. С чем ее сравнить? Конечно, с музыкой! Легкой, стремительной, романтичной!

А теперь о грустном: она была замужем и воспитывала пятилетнюю дочку.

6

— Я гадкая женщина, — сказала она однажды.

— Почему?

— Потому что ночью я сплю с мужем, и он меня берет, а утром бегу к тебе и целуюсь с тобой. Противно, правда?

Я промолчал. Мне было неприятно. Но она была всего лишь любовницей и имела право на частную жизнь.

— А кто у нас муж?

— Полковник ФСБ и боксер.

— Есть проблемы?

— Он алкоголик.

— Боксер-алкоголик? Смешно. И ты терпишь?

— Куда мне деваться? У меня же дочка! Феликс часто возвращается домой никаким — приводят сослуживцы. Когда отрубается, я от злости отдаюсь его друзьям. — Она вызывающе посмотрела на меня. — Тебе еще интересно со мной?

— Все интереснее и интереснее, — помрачнел я.

— Я хочу, чтобы ты все обо мне знал. Я загадала, что ты вытащишь нас с дочкой из этой грязи.

(М-да… как это, вытащишь? Я что, благородный рыцарь, который, схватив меч, скачет мстить обидчику?)

— Может, на сегодня хватит историй? — взмолился я. — Выдавай их небольшими порциями, п-пожалуйста.

И она обняла меня. А потом, взявшись за руки, словно детсадовские дети, мы молча гуляли в сквере. Улыбались друг другу, как дураки, и смеялись над «железным» тезкой ее мужа — промерзший Феликс сжимал правую руку в кулак, а левую прятал за спину.

7

События стали разворачиваться стремительнее, чем я предполагал.

— Я рассказала мужу о нас с тобой, — выпалила Оля на следующий день, входя в мою обитель. — Я объявила, что ухожу от него.

— А он? — офигел я.

— Сказал, что убьет и тебя, и меня. Отправился в «контору» на Ленина за пистолетом.

Что бы вы сделали в таком случае? Вот и я ничего не сделал и ничего не сказал. Может, она ждала, что я немедленно предложу ей руку и сердце? Но, увы, я не был готов к такому повороту событий.

— Куда же ты теперь? — встревожился я.

— Не бойся, не к тебе, — улыбнулась она. — Уеду к папе, он меня любит. — Помолчав, добавила: — Ты знаешь, я очень боюсь людей… боюсь выходить на улицу. Только с тобой мне никогда не было страшно.

Мы обнялись, и она поцеловала меня в губы, и поцелуй был предсмертно долог…

8

— Что, опять депресняк? — спрашиваю себя и сам же себе отвечаю: — Да, опять. Настолько сильный, что отключил телефон.

Обычно в минуты отчаяния я хватаюсь за телефонную трубку, как утопающий за соломинку, и звоню, звоню друзьям и просто знакомым в надежде, что кто-нибудь вытащит меня из чертова омута, в который попал по своей же вине. А сегодня даже не звоню. Просто смиренно иду ко дну. Безумно хочется услышать Олин голос, но телефон ее девятый день как не доступен.

Пиво пенится в стакане, пузырьки стремительно поднимаются со дна и увеличивают объем жидкости. В хорошем пиве должно быть много пены. Возможно, если б я пил только пену, то смог бы продержаться на плаву некоторое время, пока б меня не нашли спасатели, но я давлюсь желтой жидкостью и наполняюсь смутной тяжестью. Я пью и пью, тяжелею и тяжелею — дно уже совсем близко… И еще: я боюсь людей.

Я очень боюсь людей…

На твоей стороне

В полдень 2-го января жена отправила меня в магазин. Была недовольна, устала, наверное, от недавно распрощавшихся гостей и праздничной суеты, чуть что, срывалась на мне, поскольку я, в ее понимании, как человек противоречивый, и был источником и движущей силой всего, что вызывало в ней недовольство: только я был виноват в том, что Тюлькин нахрюкался, а Хрюкин натюлькался, а не наоборот, что Бастырбаева приревновала к Ивановской, а та ее «нечаянно» облила соусом, что соседи орали свои песни громче, чем мы чокались, — короче, все не нравилось дорогой супруге. Но, тем не менее, новогодние гулянья удались, и теперь ей казались невыносимыми страдания холодильника, жаждущего солидного пополнения, и она отчаянно вздыхала на кухне наперебой с этим железным мерзавцем.