Хорошие плохие чувства. Почему эволюция допускает тревожность, депрессию и другие психические расстройства

Господствовавшая в то время теория утверждала, что боязнь высоты развивается после неудачного падения. Гипотеза, хоть и понятная интуитивно, подтверждений не имела. Поултон собрал группу детей, в возрасте от пяти до девяти лет получивших травмы от падения, и сравнил с теми, у кого подобных травм в анамнезе не имелось[254]. В восемнадцать лет острая боязнь высоты наблюдалась у 2 % тех, кто пережил травмирующее падение в детстве, – и у 7 % тех, с кем ничего такого не происходило. Полная противоположность теории! Если же учитывался не только острый, но и умеренный страх, расхождение возрастало. Боязнь высоты у восемнадцатилетних, переживших падение в детстве, наблюдалась в 7 раз реже, чем у избежавших травмы[255]. Сейчас-то я без труда объясню в чем дело: те, кто в детстве падал с высоты, потому что не испытывал перед ней достаточного страха, не приобрел этого страха и к восемнадцати.

Я принялся искать другие проявления гипофобии. Все мы знаем, что на свете есть бесшабашные смельчаки и авантюристы, которые не боятся ни опасных животных, ни косых взглядов, ни быстрой езды, ни принимать наркотики, ни откалывать смертельные номера. На калифорнийских лыжных курортах молодые лихачи скатываются (точнее, слетают) со склонов (точнее, почти обрывов), на которые остальные не суются. Крутизной и отвагой этих парней (это почти всегда парни) публика (особенно женская) готова восхищаться бесконечно. Каждый год несколько из них разбиваются.

Я хорошо помню профессионального мотогонщика, который обратился ко мне за психотерапевтической помощью. Накануне важной гонки его каждый раз рвало всем съеденным и он не мог заснуть. Началось это вскоре после того, как во время гонки погиб его друг. По его воспоминаниям, на треке разбивались насмерть или получали серьезные увечья по два-три человека ежегодно. У него самого было несколько аварий, но пока обходилось без необратимых повреждений. Страха как такового он, по его собственным словам, не ощущал, однако накануне каждой гонки у него – в дополнение к рвоте – учащалось сердцебиение, он потел, мышцы каменели, воздуха не хватало. Он пришел ко мне за таблеткой, которая сняла бы эти симптомы: у профессионала, активно участвующего в рекламе, от гонок напрямую зависели доходы. Мои объяснения, что этот страх, насколько я понимаю, его и бережет, он вежливо выслушал. Но когда я сказал, что таблетка, снижающая тревожность, может оказаться смертоносной, он разозлился и ушел. Жив ли он сейчас – не знаю.

Гипофобия – нарушение серьезное, чреватое смертельным исходом, однако его недостаточно хорошо распознают и редко лечат. В клиниках, занимающихся тревожными расстройствами, гипофоба не увидишь. Зато их много среди летчиков-испытателей, на переднем крае творческих и экспериментальных дисциплин, в горячих точках и в политике. А еще их немало найдется в тюрьмах, больницах, в очереди на биржу труда, на заседаниях по делу о банкротстве и в моргах. Хотя фармацевтические компании не кинулись наперегонки предлагать лекарство от гипофобии, некоторые медикаменты вполне могут оказать соответствующее воздействие. Одно из них может даже кому-то понравиться – йохимбин, по отзывам, способствует мощному оргазму. Клиника для лечения гипофобии – дело, может, и благородное с точки зрения охраны здоровья и предотвращения травм, но вряд ли прибыльное.

Чем больше я углублялся в причины существования тревожности, тем больше находил параллелей. Панические атаки, которые описывали мои пациенты, по существу напоминали реакцию «бей или беги» – явление, названное так великим физиологом Уолтером Кэнноном в эпохальной книге 1939 года «Мудрость тела» (The Wisdom of the Body)[256]. Он отмечал, что такие реакции, как учащенное сердцебиение, нехватка воздуха, повышенное потоотделение, озноб и бегство, в смертельно опасной ситуации оказываются полезными. Именно эти проявления я наблюдал у своих пациентов. Но значит ли это, что и реакция та же самая?

Однажды вечером, когда я, отработав целый день в клинике, заруливал в сумерках к себе в гараж, на подъездной дорожке перед моим капотом застыл в свете фар перепуганный кролик. Я задумался. Мои пациенты с паническими расстройствами никогда не упоминали замирание от испуга. Но ведь я и не спрашивал. На следующий день я спросил. Первый же пациент ответил: «Да, иногда страх парализует меня так, что я, кажется, больше уже никогда не пошевелюсь». Следующие несколько недель я задавал этот вопрос всем страдающим паническими расстройствами – примерно половина сообщила, что в самом начале панической атаки могут ненадолго окаменеть. Вот так эволюционная точка зрения помогла мне разглядеть то, что я годами упускал из виду.

Почему тревожность так часто бывает чрезмерной?