Хорошие плохие чувства. Почему эволюция допускает тревожность, депрессию и другие психические расстройства

Депрессию труднее измерить, чем давление или уровень сахара при диабете. Может быть, именно поэтому исследования не находят конкретных аллелей, дающих сколько-нибудь значимый эффект? Но, скорее всего, дело не в этом. В развитии диабета второго типа и гипертонии тоже высока роль наследственности, однако у них тоже нет общих аллелей с заметным эффектом[439]. То же самое относится и к такому элементарно измеряемому параметру, как рост. 90 % вариабельности роста обусловлено генетической изменчивостью, однако никаких «генов роста» с заметным эффектом не существует. Исследование 2008 года с участием 13 665 человек выявило двадцать генетических вариантов, каждый из которых обеспечивал от двух до шести миллиметров прироста, однако в совокупности на них приходилось лишь 3 % генетической вариабельности[440]. Анализ генетических данных, полученных от почти 25 000 человек, обосновал всего 4 % вариабельности роста. Выборка из 130 000 человек покрыла лишь 10 %. Чтобы объяснить половину генетической вариабельности роста, потребовалось сопоставить данные семидесяти пяти исследований с участием четверти миллиона человек[441]. На рост, диабет, давление и депрессию влияют вариации в тысячах генов, однако индивидуальный эффект каждой из них ничтожен. Называть их аномалиями нелогично. Возлагать надежды на то, что большинство случаев серьезной депрессии обусловлено генетическими отклонениями, – это неверный путь. Нам нужен новый подход.

Кибернетика

Сегодня приставку «кибер» лепят ко всему подряд – мы привыкли видеть кибер- то и кибер- это на каждом шагу, но кибернетика – это вполне конкретный научный подход, изложенный Норбертом Винером в блестящей книге 1948 года «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине» (Cybernetics; or Control and Communication in the Animal and the Maschine)[442]. Он описывает, как с помощью контуров обратной связи стабилизируются такие параметры, как артериальное давление и настроение, и показывает, какие происходят катастрофы, когда такие стабилизирующие механизмы отказывают. Большая глава книги посвящена психическим расстройствам, возникающим из-за нарушений обратной связи.

Положительная обратная связь от начальства – это хорошо, но в кибернетике этот термин означает нечто иное. Это порочный круг, эффект снежного кома и потерявший управление состав. Способность петель положительной обратной связи усугублять депрессию отмечал еще основоположник когнитивной терапии Аарон Бек, а также ряд других специалистов[443], однако, чтобы изучить непосредственные механизмы этого процесса, потребуется еще немало работы. Циклы положительной обратной связи усиливают депрессию. Впав в уныние, человек идет домой, закрывает дверь, забирается в постель и не отвечает на телефон и письма. Отгородившись от всех, он вскоре приходит к выводу, что никому нет до него никакого дела. Недостаточное питание и отсутствие физической нагрузки ведет к дальнейшему развитию депрессии и еще большей самоизоляции – так и возникает порочный круг.

Не исключено, что этот порочный круг больше характерен для современного общества. В прежние времена человек, изголодавшись, вынужден был выбраться наружу, чтобы добыть себе пропитание, а значит, взаимодействовать с друзьями и испытывать физическую нагрузку. Поэтому сегодня терапия, побуждающая активно участвовать в жизни вопреки утрате интереса, может раскрутить порочный круг в обратную сторону, создавая тем самым новый, «добродетельный», в котором активность будет улучшать настроение, в свою очередь вдохновляя на новую активность и увлекая человека не вниз, на дно, а ввысь, к выздоровлению[444],[445].

Один депрессивный эпизод увеличивает вероятность возникновения последующих. Это называется «киндлинг» (англ. kindling – «розжиг»), поскольку процесс схож с тем, как от тоненьких лучинок разгорается большой жаркий костер[446]. Примерно то же самое наблюдается и при эпилепсии: первый припадок тянет за собой другие. Первые эпизоды депрессии в большинстве случаев подпитываются жизненными событиями, однако с каждым последующим эпизодом роль внешних обстоятельств снижается, и в конце концов депрессия начинает развиваться будто бы совершенно без предпосылок[447],[448]. На этот счет выдвигалось предположение, что депрессия разрушает мозг, делая его все более уязвимым от эпизода к эпизоду.