Хорошие плохие чувства. Почему эволюция допускает тревожность, депрессию и другие психические расстройства

Пациентка Д. – сорок пять лет, белая, замужем, работает страховым агентом. Двое детей-подростков, муж – инженер. Всегда отличалась склонностью к тревожности и легкому пессимизму, однако в последние полгода эти симптомы усилились, к ним добавился плач раз или два в неделю, обычно по вечерам, без какой бы то ни было ей самой понятной причины. Оценка по шкале депрессии Гамильтона невысокая – 22 балла. Какое-то время назад начала просыпаться в четыре часа утра несколько раз в неделю. Примерно в половине случаев ей затем удается заснуть снова. Аппетит повысился, набрала 5 килограммов. Большую часть времени ощущает усталость. Суицидальных мыслей нет, однако она чувствует безысходность и утратила интерес к привычным занятиям. Уже несколько месяцев не участвует в работе местной общественной группы, в которой прежде была лидером. У ее матери тоже имелись хронические проблемы с тревожностью, а отец был алкоголиком и, возможно, временами впадал в депрессию. По воспоминаниям Д., мать ее много критиковала, но жестокого обращения не было. Здоровье в общем и целом хорошее, если не считать гипертензии и эпизодов хронической боли в спине без определенной установленной причины. Употребление алкоголя – изредка. В числе принимаемых лекарств – препараты от повышенного давления, ибупрофен и по необходимости наркотическое средство от боли в спине. Три раза в неделю принимает валиум в качестве снотворного. Муж работает на двух работах, чтобы скопить детям на образование. Дочь учится хорошо, а вот за сына Д. беспокоится. Около полугода назад его задержали за употребление алкоголя (как несовершеннолетнего), но сейчас он уже на финишной прямой и в июне закончит школу. Диагноз Д. – клиническая депрессия, семейные и супружеские проблемы, хронические боли, вероятное злоупотребление алкоголем или наркотиками.

Это резюме содержит почти все факты, которые вы найдете в истории болезни пациентки. Однако в нем почти ничего не говорится о том, что спровоцировало депрессию.

Как сообщила Д. в ответ на дальнейшие расспросы, симптомы усилились после ссоры с мужем, в которой тот упрекнул ее, что она «только бока отлеживает, а за детьми вообще не следит». Когда Д. разрыдалась, он вышел из дома, хлопнув дверью. На следующий день он позвонил сказать, что уезжает в командировку. Д. подозревает, что он встречается с другой, но узнавать правду она, по ее собственным словам, не хочет. Тем не менее она целыми днями изводит себя мыслями о том, с кем он может быть, не собирается ли он ее бросить и что она будет делать, если да. Спросить его прямо она не отваживается, боясь, что он потребует развода и свалит на нее вину за имеющийся у сына привод в полицию, чтобы получить опеку.

На фоне этих душераздирающих историй мои статистические модели выглядят холодными и безжизненными. Даже резюме в медицинской карте зачастую не отражает суть проблемы. А вот истории, которые мы выстраиваем на совещаниях, – отражают, но правильно ли?