Читаем Хорошие плохие книги полностью

Вот несколько общих наблюдений, с которыми согласится большинство. Англичане не художественные натуры. Они не музыкальны, как немцы или итальянцы, а живопись и скульптура здесь никогда не процветали, как во Франции. Англичане в отличие от европейцев не интеллектуалы. Абстрактная мысль приводит их в ужас, они не испытывают никакой надобности в философии или систематическом «мировоззрении». И дело не в их «практичности», как они сами любят утверждать. Достаточно взглянуть на их методы городского планирования и водоснабжения, на то, с каким упрямством они цепляются за все устаревшее и ущербное, на их орфографию, не поддающуюся анализу, и систему мер и весов, понятную разве что составителям учебников математики, чтобы понять, насколько они равнодушны к элементарной эффективности. Однако им не чуждо бессознательное актерство. Их знаменитое лицемерие – например двоедушное отношение к империи – связано с ним напрямую. А еще в моменты тяжелейшего кризиса вся нация способна вдруг объединиться и действовать на уровне инстинкта, по своего рода кодексу поведения, никак не сформулированному, но всеми понимаемому. Слова Гитлера о немцах – «народ сомнамбул» – куда более применимы к англичанам. Хотя гордиться тут особо нечем.

Тут уместно будет отметить одно далеко не самое важное пристрастие англичан, бросающееся в глаза, но почти не отрефлексированное, а именно любовь к цветам. На это сразу обращает внимание любой иностранец, особенно из южной Европы. Не противоречит ли это тому, что англичане равнодушны к искусствам? Да нет, поскольку ею отмечены люди, у которых отсутствуют эстетические чувства как таковые. А связана она с другой особенностью англичан, настолько нам присущей, что мы этого даже не замечаем; речь идет о разных хобби и занятиях в свободное время, то есть о нашей частной жизни. Мы нация цветоводов, а также филателистов, голубятников, столяров-любителей, собирателей купонов, метателей дротиков, решателей кроссвордов. По-настоящему национальная культура сосредотачивается на вещах общинных, а не официальных – паб, футбольный матч, свой садик, домашний очаг и «чашечка хорошего чая». Вера в свободу личности все еще существует, почти как в девятнадцатом веке. Но это никак не связано с экономической свободой, с правом эксплуатировать других ради выгоды. Это свобода иметь собственный дом, делать, что хочется, в свободное время, выбирать развлечения по своему вкусу вместо предложенных сверху. Самое ненавистное имя для британского уха – Ноузи Паркер[34]. Но даже эта свобода сугубо частной жизни, разумеется, обречена. Как все современные люди, англичане находятся в процессе переписи, маркировки, рекрутирования и «встраивания в систему». Вот только индивидуальные импульсы направлены в другую сторону, вследствие чего навязываемую им регламентацию поневоле придется скорректировать. Никаких партийных слетов и югендов, никаких чернорубашечников и травли евреев, никаких «спонтанных» демонстраций. И скорее всего никакого гестапо.

В любом обществе простым людям приходится жить до известной степени вопреки существующему порядку. В Англии по-настоящему популярная культура находится ниже ватерлинии, она неофициальная и в общем и целом не пользуется одобрением начальства. При встрече с простыми людьми, особенно в больших городах, сразу бросается в глаза, что они не пуритане. Заядлые игроки, пьют пиво на все деньги, обожают скабрезные анекдоты и отчаянные матерщинники. Им приходится удовлетворять свои вкусы вопреки обескураживающим, лицемерным законам (лицензирование, лотерейные нормативы и т. д. и т. п.), призванным ограничить каждого, а на деле открывающим необъятное поле деятельности. Не будем также забывать, что простые люди не имеют определенных религиозных убеждений, как не имели их на протяжении столетий. Англиканская церковь никогда толком не распространяла на них свое влияние, будучи прибежищем лишь поместного дворянства, а нонконформистские секты притягивали исключительно меньшинства. Но при этом, почти позабыв имя Христа, они сохранили в душе христианское чувство. Поклонение власти, эта новая европейская религия, которой заразились английские интеллектуалы, не затронула простых людей. Их пути с державной политикой разошлись. «Реализм», проповедуемый японскими и итальянскими газетами, привел бы их в ужас. О духе англичан могут многое рассказать юмористические цветные открытки, выставленные в витринах дешевых писчебумажных лавочек. Это своего рода дневник, куда англичане бессознательно вписывают себя. Их старомодные взгляды и ранжированный снобизм, смесь распущенности и ханжества, на редкость мягкое обхождение и высокоморальное отношение к жизни, – все отразилось в этих открытках.

Перейти на страницу:

Все книги серии Оруэлл, Джордж. Сборники

Все романы в одном томе
Все романы в одном томе

В этот сборник – впервые на русском языке – включены ВСЕ романы Оруэлла.«Дни в Бирме» – жесткое и насмешливое произведение о «белых колонизаторах» Востока, единых в чувстве превосходства над аборигенами, но разобщенных внутренне, измученных снобизмом и мелкими распрями. «Дочь священника» – увлекательная история о том, как простая случайность может изменить жизнь до неузнаваемости, превращая глубоко искреннюю Веру в простую привычку. «Да здравствует фикус!» и «Глотнуть воздуха» – очень разные, но равно остроумные романы, обыгрывающие тему столкновения яркой личности и убого-мещанских представлений о счастье. И, конечно же, непревзойденные «1984» и «Скотный Двор».

Джордж Оруэлл , Френсис Скотт Кэй Фицджеральд , Фрэнсис Скотт Фицджеральд , Этель Войнич , Этель Лилиан Войнич

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги

Марсианин
Марсианин

Никто не мог предвидеть, что строго засекреченный научный эксперимент выйдет из-под контроля и группу туристов-лыжников внезапно перебросит в параллельную реальность. Сами туристы поначалу не заметили ничего странного. Тем более что вскоре наткнулись в заснеженной тайге на уютный дом, где их приютил гостеприимный хозяин. Все вроде бы нормально, хозяин вполне продвинутый, у него есть ноутбук с выходом во Всемирную паутину, вот только паутина эта какая-то неправильная и информацию она содержит нелепую. Только представьте: в ней сообщается, что СССР развалился в 1991 году! Что за чушь?! Ведь среди туристов – Владимир по прозвищу Марсианин. Да-да, тот самый, который недавно установил советский флаг на Красной планете, окончательно растоптав последние амбиции заокеанской экс-сверхдержавы…

Александр Богатырёв , Александр Казанцев , Клиффорд Дональд Саймак , Энди Вейер , Энди Вейр

Фантастика / Боевая фантастика / Космическая фантастика / Попаданцы / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Анекдот как жанр русской словесности
Анекдот как жанр русской словесности

Судьба у русского анекдота крайне сложная и даже истинно драматическая. Целые столетия его упорно старались не замечать, фактически игнорировали, и это касается и народного анекдота, и анекдота литературного. Анекдот как жанр не существовал.Ефим Курганов, автор нескольких книг по теории и истории литературного анекдота, впервые в филологической науке выстраивает родословную русского анекдота, показывает, как этот жанр расцветал в творчестве Пушкина, Гоголя, Лескова, Чехова, Довлатова. Анекдот становится не просто художественным механизмом отдельных произведений, но формирует целую образную систему авторов, определяет их повествовательную манеру (или его манеру рассказа). Чтение книги превращается в захватывающий исследовательский экскурс по следам анекдота в русской литературе, в котором читатель знакомится с редкими сокровищами литературных анекдотов, собранных автором.Входит в топ-50 книг 2015 года по версии «НГ–Ex Libris».

Ефим Яковлевич Курганов

Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Эссеистика
Эссеистика

Третий том собрания сочинений Кокто столь же полон «первооткрывательскими» для русской культуры текстами, как и предыдущие два тома. Два эссе («Трудность бытия» и «Дневник незнакомца»), в которых экзистенциальные проблемы обсуждаются параллельно с рассказом о «жизни и искусстве», представляют интерес не только с точки зрения механизмов художественного мышления, но и как панорама искусства Франции второй трети XX века. Эссе «Опиум», отмеченное особой, острой исповедальностью, представляет собой безжалостный по отношению к себе дневник наркомана, проходящего курс детоксикации. В переводах слово Кокто-поэта обретает яркий русский адекват, могучая энергия блестящего мастера не теряет своей силы в интерпретации переводчиц. Данная книга — важный вклад в построение целостной картину французской культуры XX века в русской «книжности», ее значение для русских интеллектуалов трудно переоценить.

Жан Кокто

Документальная литература / Культурология / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное