Хорошие знакомые

Она не могла понять, почему мы хохотали. Мы так и разошлись по комнатам, не переставая смеяться. И солидный Иван Максимович повторял в коридоре, задыхаясь:

— Старик, конечно, протестовал… Протестовал старик!..

На другой день я возвращалась с работы поздно, как всегда. Предпраздничный город был иллюминован. Даже звезды в ноябрьском асфальтовом небе горели ярче, народу на улицах больше, трамваи бежали быстрее. Где-то в переулке погромыхивали танки, готовясь к последней репетиции предстоящего парада. Дворники развешивали флаги на воротах и балконах. На Чистых прудах я нагнала Софью Яковлевну, катившую коляску. На ходу заглянула в нее. Закутанный в стеганое одеяло, Вася лежал, как чурочка, и не моргая смотрел, как вспыхивают и гаснут разноцветные лампочки под крышами домов. Непомерно высокая в своей цигейковой шапке, замотанной остроконечным белым башлыком, Софья Яковлевна потихонечку катила коляску и напевала густым нежным голосом: «Из школы дети возвратились, как разрумянил их мороз…» Когда, в какие годы, в каком «Задушевном слове» она вычитала эти стишки?

— Что это вы на ночь глядя? — спросила я.

— Ребенку надо хоть раз в сутки дышать воздухом! Ох уж эта Пелагея!

— Полина, вы хотите сказать?

— Человека надо называть тем именем, каким его нарекли при рождении, — и она протянула вперед руку с вытянутым указательным перстом, как бы желая пронзить отсутствующую Полину.

Она всегда была склонна к скупым, но патетическим жестам.

Около дома мы встретили глухую старушку из соседнего подъезда, прогуливавшую огромную овчарку.

— Ципик, — обратилась Софья Яковлевна к Васе, — это Ральф. У него, кажется, болят ушки. Сейчас мы спросим, как его здоровье…

— Сходил… — лениво отозвалась старушка.

— А, кишечник… — И, смущенная своим промахом, она поплыла в подворотню.

Как ни странно, перемену, происшедшую с Софьей Яковлевной, первым заметил Иван Максимович.

— Сестра Конкордии, кажется, прикипела к младенчику, — сказал он, заглянув ко мне за папироской. — Только что распекала Полину. Вы, говорит, редко высаживаете ребенка. У него, говорит, выработается рефлекс нечистоплотности. Та сейчас же матерком — высаживай сама, если тебе интересно. Раньше старуха от таких выражений шмыгнула бы, как мышь, в свою комнату и три дня не показывалась на кухне, а нынче целую речь выдала, в том смысле, что не всякая имеет право быть матерью. Отбомбилась, схватила Васю, в другую руку горшок и — к себе. И еще мне велела принести пеленки. Откуда прыть взялась!

— Любовь творит чудеса, как известно, — сказала я.

Иван Максимович закурил, присел на край стула. Он только что вернулся с рыбалки и, как всегда в эти часы, был охвачен духом резонерства.

— Вы обратили внимание, что́ у нее на комоде? — продолжал он свои рассуждения. — Целый музей! Коробки из-под конфет, пустые пузыречки, фарфоровые яйца, бархатные альбомы, засушенные цветы, открытки, еще дореволюционные… Все самых нежных цветов. Я сейчас поглядел и подумал: что же мы, Сельцовы, храним? Красное и темное. Лешкин пионерский галстук, мои первые сапоги — чудно́ вспомнить, я в Москву в лаптях пришел. Вымпел первой бригады, Костину первую поковку… И за каждой вещью — свое время. Время у нас каждую пятилетку разное. Но, выходит, не для всех.

Да ведь это почти что цитата из Толстого: «Если время идет, значит, что-то стоит». А ведь я не верила, когда Иван Максимович говорил, что ездит на рыбалку — думать. Подозревала, что ездит выпивать с дружками. Как мы грубы и недоверчивы…

И что сестра Конкордии прикипела к Васе, он тоже верно заметил. Теперь она стала бывать у меня гораздо реже, а если и забегала на минутку, только поделиться сведениями, вычитанными из книжки «Мать и дитя».

— Ребенок, если он не идиот, должен манипулировать ручками, — сообщала она и удалялась.

— Кривые ноги не рахит, а следствие рахита. Рахит — недостаток в организме витаминов Д и С. — И она готова была защищать эту истину от любых нападок.

А я и не собиралась возражать, прекрасно понимала, что это продолжение спора с Полиной.

Однажды в метро меня остановила пышногрудая, сияющая Климович, у которой работала Софья Яковлевна.

— Извините, что я к вам обращаюсь. Я подруга Конкордии, — сказала она, не допуская мысли, что кто-нибудь может не знать Конкордию, — но Конкордия в Кисловодске, а ее сестра вас так уважает… Повлияйте на нее! Знаете, что она придумала? Идет в няньки к этой Полине! Сестра Конкордии — в няньки к хлеборезке! С ума сойти! Мы просто погибнем без домработницы.

Я молча смотрела на нее. Розовая, с блестящими глазами, бархатными бровями, в сверкающих бриллиантовых серьгах, в, легких трепещущих мехах, она была воплощением незыблемого благополучия. Какая уж тут гибель…