Хорошие знакомые

Трамвай, дребезжа, скрылся за поворотом, и на площади наступила странная тишина. Давно ушел можайский автобус, а с ним и гармонист, умолк громкоговоритель на рынке, ранняя августовская ночь будто приглушила темнотой все звуки, и сквер почти опустел. Новикову захотелось сесть на лавочку и наедине пережить это чувство огромного облегчения. Как все оказалось просто — преодолеть ложный стыд, отказаться от мальчишеской амбиции, таящейся в глубине души каждого, даже пожилого мужчины. Олег не сумел преодолеть и сбежал. Но какое право у него судить Олега? Помогать надо. Сейчас он пойдет домой и скажет Фанечке: «Вышло не по-нашему. Но так лучше». Поймет ли она?

3

То просветленное чувство раскованности и покоя, которое охватило Новикова вчера на бульваре, не покидало его и в Планерной во время длиннейшей и скучной жеребьевки, и когда он рассказывал высокому гостю, авиационному генералу, об участниках соревнований. Гавриков был несколько разочарован — он ожидал четверых высоких гостей, а приехал только один. Не умея подавить досаду, он свалил светские обязанности на Новикова, а сам бегал к воротам территории, надеясь встретить запоздавших. Когда же наконец удалось освободиться от любознательного генерала, Новикова перехватила на дороге Люба Стужина.

— Не знаю, что делать, Борис Петрович! — прошептала она.

— Что-нибудь случилось?

— Боюсь.

— Второго барьера?

— Тринадцатого номера. По жеребьевке достался. Был бы Олег Николаевич — все. Если он скажет: прыгни через пятиэтажный дом — не задумаюсь. А так… Всего боюсь.

— Какая дуреха! Ты же себя не знаешь. Я сейчас говорил генералу, кто самый талантливый. Поставил тебя на первое место среди женщин. Неужели подведешь школу? Олег лежит в больнице. Представляешь, что такое нервный криз? Если он узнает, что ты завалила, — все лечение насмарку. Ясно?

Она смотрела на Новикова не моргая, силясь подавить внутреннюю дрожь. Новикову стало жалко ее. Экую тяжесть он навалил на шестнадцатилетние плечи!

— Слушай, — сказал он. — Когда ты поскачешь — я не отойду от барьера. Все время буду смотреть. Сосредоточусь. Ты будешь не одна. Номер тринадцатый, а я четырнадцатый, и все будет в порядке.

Люба засмеялась:

— Вот какая у вас арифметика! Я же не маленькая… Но все равно не уходите. — И, закрыв глаза, она повторила: — Я буду не одна.

— Мы будем вдвоем, — медленно повторил Новиков, как бы продолжая гипнотический сеанс, и добавил: — А главное — смейся. Говорят, смех укрепляет мышцы.

Кажется, подзарядил ее. Надолго ли? Но сегодня ему не хотелось мучиться сомнениями. Надо отыскать Васю. Может, опять что-нибудь придумал? Талант, но какой отвратительный характер. Ипохондрик вроде Замчала. А Шурка? Шурку-то он и вчера не видел. Но, пожалуй, только на нее можно твердо надеяться.

Легкий и беспечный, каким давно уже не был, он прихрамывая побежал в гостиницу.

В холле его окружили тренеры, появился и вездесущий Рома. Филин слышал потрясающую новость — Самохин, главный фаворит самой перспективной команды «Фрезер», не будет участвовать в соревнованиях. Шел по лестнице, зацепился за ковер — растяжение связок. Нога как бревно, даже сапог не налезает. Запасной у них жалкий, первый раз участвует в соревнованиях.

— Не люблю радоваться чужому несчастью, — сказал Новиков, — хотя на этот раз наша команда в таком тяжелом положении, что… И все-таки неприятно.

— Адвентист! — захохотал Рома. — Вы, Борис Петрович, — адвентист седьмого дня, хотя сами не подозреваете об этом.

Острота не имела успеха, потому что, кроме Новикова, ее никто не понял.

— Нет, это судьба, — сказал Филин, — говорят, что судьба злодейка, а по-моему, она всегда уравнивает шансы…

— Новиков! — закричала дежурная по этажу. — Кто тут у вас Новиков из «Прометея»? Новикова к телефону!

Новиков быстро пошел, приволакивая ногу. Мелькнуло тревожное предчувствие — что-то случилось с Леней!

Когда он вернулся, в холле был только Чулков, разграфлявший лист клетчатой бумаги.

— Что случилось? — спросил он, глядя на постаревшее лицо Новикова.

— Олег в царицынской больнице. Ничего не понять. Плохо слышно. Не то железнодорожная катастрофа, не то сшибло его. Поврежден позвоночник. Положение тяжелое. Я еду туда.

— А как же соревнования?

— Соревнования для людей, а не люди для соревнований. И потому — ни звука Шурке. Может, я сейчас совершаю величайшую подлость. Может, через несколько часов она не застанет его в живых. Но я все-таки рискую. Если Шурка добьется успеха — это будет другой человек. Силы прибавится. И обоим будет лучше. Гаврикову ври что хочешь. Что Олег вывалился из окна, что меня вызвал профессор, что больница сгорела… Но чтоб молчал как рыба.