Хороший братец – мертвый братец

Вида Роксай внушительного и очень силен, но проку от этого мало. С собаками он дерется со всеми подряд, будь соперник ростом хоть со слона. Но на том его бойцовские качества и кончаются. Как-то вечером привязался к нам пьяный. Приставал он не столько ко мне, сколько к Роксаю. «Какой ты страшный, – приговаривал он, замахиваясь на пса. – А ну, укуси меня». Роксай рычал и пятился. Пришлось мне в итоге толкнуть пьяного в грудь. Он упал в сугроб и обиженно завопил: «Ты чего дерешься?» Роксай остался очень доволен исходом поединка. Он убежден, что не собака – друг хозяина, а совсем наоборот. А раз ты, дескать, друг, то и охраняй меня…

Под полом резко скрипнуло.

Кррк…

Я всмотрелась в угол.

Крррк…

Левая сторона крайней половицы дрогнула и слегка приподнялась. Так вот что это скрипит! Гвозди…

Только злость на саму себя помешала мне испугаться до потери пульса. Дура, растяпа! Перекопала весь участок и забыла о том, что под домом – тоже земля. Нетронутая. И нас от нее отделяют только доски, кое-как приколоченные к лагам.

Кррк…

– Мама, поднимайся наверх, – негромко сказала я, не сводя глаз с приподнимающейся доски.

– Нет, нет, – задыхаясь, прошептала она. – Я тебя одну не оставлю.

– Мама!!! – заорала я не своим голосом. – Иди наверх!

И мама, как ни странно, послушалась. Я услышала, как она, оступаясь, ковыляет по комнате и медленно взбирается по деревянной винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.

Кррк…

Половица с противным взвизгом косо подскочила в воздух и, как грабли, брошенные зубьями вниз, опять опустилась на торчащие из нее гвозди. Под полом кто-то вздохнул, а позади меня забухали вверх по лестнице тяжелые торопливые шаги – это Роксай дезертировал с поля боя.

Оторванная доска слегка приподнялась, и из-под пола послышался едва различимый шепот.

– Хагн… Хагн… Ап чоп хых хагн…

Из темной щели кто-то смотрел на меня недобро и пристально, но не торопился показываться наружу. Я сжала топор: хочешь, мол, поиграть в гляделки – попробуй, да только меня этим не запугаешь.

– Хагн… – Доска приподнялась еще немного выше, и из-под нее выбралось нечто… Сначала мне почудилось: ежик, но тут существо расправило конечности, и я увидела, что это паук… Огромный серый мохнатый паучище.

Бр-р-р-р… Нельзя сказать, что я падаю в обморок при виде членистоногих, однако, как и большинство людей, испытываю перед ними древний безотчетный страх. А тут еще эдакий гигант! Не двигаясь с места, паук долго перебирал могучими конечностями, обросшими густым волосом, потом наконец решился и двинулся ко мне. Я тихо ойкнула. Паук мгновенно юркнул обратно в щель. Оттуда вновь раздался неразборчивый шелест:

– Ап чоп хых хагн…

Сколько их там? Если хлынут из прорехи потоком, мне с ними не совладать… Паук выглянул вновь, пошевелил лапами и выкарабкался из щели. На этот раз он держался решительнее и сразу же пополз ко мне. За ним тянулся толстый хвост.

Больше всего на свете я боялась, что паук прыгнет на меня, но он медленно полз по облезлым, давно не крашенным половицам, переступая волосатыми ногами, а хвост волочился за ним и казался бесконечным – все тянулся и тянулся, разматываясь из щели, как пожарный шланг… И тут с моих глаз словно завеса упала.

Какой к черту паук с хвостом! Рука это! Пятерня, каждый палец которой заканчивается кривым когтем. Это Кувыка протягивает ко мне неимоверно длинную лапу, перебирая перстами, как членистыми ножками: а вот сейчас мы тебя цап-царап, цап-царап, цап-царап и схватим…

Когти уже скреблись возле моих домашних шлепанцев.

Я взвизгнула, отскочила в сторону и что было сил рубанула топором по волосатому запястью. Хрустнули кости, кисть отскочила в сторону, лезвие топора увязло в половице.

Под полом заверещало, завизжало, заухало, завыло… Длиннющая культя ускользнула в щель, как втягивается в футляр вытянутая и затем отпущенная лента рулетки, а вой в проломе вдруг разом оборвался.

– Оленька, что там? – еле слышно донеслось сверху.

– Все в порядке, мама, – бодро крикнула я, поспешно выдернула топор и вновь встала наготове.

Отрубленная кисть трепыхалась на полу, судорожно сжимаясь и разжимаясь. Ладонь у нее была розовая, почти человеческая.

Я прислушалась. Из щели не доносилось ни звука. Неужели Кувыка – если это был он – и вправду убрался восвояси, получив отпор? Ага! То-то… Это тебе не баб за причинные места хватать!

Да и хваталок у дедка поубавилось. Одна из них все еще ворочалась в лужице густой серой крови. Наконец когтистые пальцы судорожно дернулись и замерли. Я подождала немного, а потом, не отводя глаз от когтистых пальцев, нашарила прислоненное к стенке косовище и стала пятой косы подталкивать отрубленную кисть к пролому. Столкнула ее вниз, наскоро подтерла кровь, гоняя ногой половик, и сбросила намокшую тряпку вслед за Кувыкиной дланью. Затем накрыла щель оторванной доской и принялась, как могла, обухом топора заколачивать гвозди.

– Оля, почему ты стучишь? – вопросила сверху мама слабым голосом.