Хороший братец – мертвый братец

Матвей не пропил мозги окончательно, чтоб сообразить, что нет такого закона, который касался бы утаивания бесов и прочей нечисти, однако понимал: припаять могут что угодно. Повернут так, будто присвоил он государственную собственность, не уточняя, какая это собственность. Как тут не возмутиться?

– Почему меня закон не защитил, когда я от бесов страдал?! – вскричал Матвей.

– Жалуйся по инстанции, – отмахнулся от него Шварценеггер. – У меня приказ.

Сатина подкатила к нему, льстиво улыбаясь.

– Товарищ командир, куда он денется, этот кабанчик. Найдем. Организуем поиск. Вы пока отдохните с дороги. Присядьте, перекусите.

– Мы при исполнении. Служба.

– День и ночь служить – почитай, не жить, – ангельским голоском пропела Сатана. – Да и время обеденное.

– Тут у вас и без нас тесновато.

И на это имелся свой ответ:

– Где тесно, там и место. – Сатана повела рукой: – Бабоньки.

Женщины налетели со всех сторон, расставили чистые тарелки для гостей, уложили вилки-ложки, подняли упавшие лавки и стулья.

– Разве что впрямь перекусить, – Шварценеггер стащил с головы балаклаву. Оказалось, лицом он вовсе не походит на знаменитого актера и политика, а скорее на Ивана Поддубного без усов. Так и будем именовать его впредь. Вслед за командиром бойцы закатали наверх устрашающие маски, превратив их в обычные шапочки и открыв обычные славянские лица.

– Пожалуйте к столу.

– Не побрезгуйте.

Расселись за столом. Села и полиция: майор и водитель. Вернулись к своим тарелкам и местные. Гостей поместили, перемежая уважаемыми людьми на верхнем краю стола, отчего на нижнем несколько человек остались без места.

– Где закуска, там и чарочка, – промурлыкала Сатана.

Кто ж станет спорить с народной мудростью? Возможно, найдутся такие, но только не среди спецназовцев.

– Мужчины, чего ждете, налейте гостям, – заливалась Сатана.

Мужчины налили, а гости, хоть и при исполнении, выпили. Народ загалдел, радуясь возможности подружиться с опасными приезжими.

Возле столов тынялся безбашенный подросток Сенька, который сразу приметил, что большинство спецназовцев сняли с плеч автоматы и положили на колени, а один поставил на землю, прислонив стволом к лавке возле себя. Когда бойцы окончательно разомлели от закуски и чарочек, все они поснимали оружие с колен и положили на лавку рядом с собой, чтоб было под рукой. Сеньке словно кто-то шепнул: «Пора». Он выждал момент, подкрался и цапнул автомат. Отбежал в сторону, сдвинул предохранитель, передернул затвор – кто, интересно, научил малолетнего засранца с оружием обращаться? – закричал: «Атас!» – и дал очередь над застольем, высадив, наверное, половину рожка.

Сельчане пригнулись к столу, спецназовцы вскочили, схватили оружие и заняли круговую оборону. Сенька оцепенел. Он не ожидал, что выстрелы будут такими громкими, что автомат будет рваться из рук, а главное – что на него будет направлен десяток стволов. Он был современным подростком и много раз видел по ящику, как тело преступника рвут пули, выпущенные из таких вот спецназовских стволов.

Женщины закричали вразнобой:

– Не стреляйте! Пацан это…

– Малец он…

– Это же просто Сенька!

– Не стрелять! – прогремел Поддубный, перекрывая женский гомон.

Сенька будто очнулся. Не выпуская из рук автомата, повернулся, юркнул в ближайшую калитку, проскочил по двору мимо дома на зады, пролетел по огороду, топча капусту, выскочил на параллельную Октябрьскую улицу и тем же манером – калитка, двор, огород – вырвался на околицу и помчался куда глаза глядят, то есть к стоящей в некотором отдалении заброшенной Станции. Спецназовцы бросились вдогонку. За ними – Сенькина мать Лизавета:

– Не обижайте мальчонку! Не троньте парнишку. Отдаст он ваше ружье.

Затем спохватились мужики и тоже толпой кинулись ловить хулигана. Позади всех бежали женщины – приглядеть, чтобы мужчины не наделали глупостей и не обидели пацана, а заодно чтобы принять участие в захватывающем событии. Матвей топал вместе со всеми. За кабана он не беспокоился. Был уверен, что Магардон сумеет найти местечко, где Бориса Николаевича никто не отыщет.

Полностью вытоптав мимоходом огород Самсоновых, а затем Рукавишниковых, будто по грядкам пронеслось семейство диких кабанов, вся орава высыпала на околицу.

– Вон он! – закричал Иван Иванов.

Все и без него видели Сеньку, подбегавшего к Станции, в развалинах которой имелось немало мест, где можно было схорониться.

– Стой, паршивец! – закричал спецназовец, у которого Сенька утащил автомат, Никита Кирюхин по прозвищу Кирюха.

Мальчишка шагов на пятьдесят опережал спецназовцев, топавших сплоченной группой. Сельчане ломились за ними в прежнем порядке: мужики – впереди, женщины – в арьергарде. Спецназовцы сосредоточились у ворот Станции, окруженной бетонным забором. Собственно, самих ворот давно не было – Жила Калашников подсуетился и сдал их в металлолом, – остался лишь проем, по обе стороны которого на стене намалевано предупреждение «Свалка мусора запрещена».

– Стойте, – приказал Поддубный. – На территорию не соваться. Харченко, останешься здесь, присмотришь за ними.