Она смотрела поверх головы Матвея, сидящего во главе стола, в дальний конец улицы, где показался полицейский внедорожник, сверкающий красно-синей проблесковой панелью на крыше. Вслед за ним полз черный мини-фургон.
Тонькин визг подхватил весь женский пол, присутствовавший на свадьбе:
– Милиция!
– Полиция!
Ветхий дед Велехов, который в драке, разумеется, не участвовал, а лишь наблюдал, пробормотал удивленно:
– Что-то слишком быстро прибыли. В наше время только на второй день появлялись, и то не всегда.
Тем временем махаловка разгоралась. Никто, кроме баб и стариков, не замечал приближения полиции. Успели выявиться первые дезертиры. Митяй Коровин откатился к обочине и, прислонившись спиной к штакетнику, щупал ребра. Глеб Калашников по прозванию Жила выполз из общего месива и притворился раненым (было бы глупо ждать от куркуля и жмота самоотверженности в бою).
Внедорожник остановился впритык к столу. Из него вышел полицейский майор и встал за спиной жениха. Мини-фургон встал рядом с внедорожником. Дверца отъехала в сторону, и из нутра, как черти из табакерки, начали выскакивать бойцы в черном с закрытыми масками лицами. Они мгновенно распределились вдоль стола с автоматами на изготовку. Все это эффектное зрелище дерущиеся пропустили. Не до того было. Матвей даже головы не повернул. Из гордости. Не хотел выказывать беспокойство или любопытство, хотя внутри бушевало и то и другое, да еще как бушевало…
Майор закричал:
– Прекратить драку!
Голосок у него оказался слабоват. Услышал начальника один Матвей, поскольку майор шумнул над самым его ухом. Соответственно, приказ не был выполнен. Более того, именно в тот момент, когда он прозвучал, Костян Каликин прямым ударом правой сломал новую вставную челюсть Николая Бурцева, которой тот несказанно гордился. Два местных амбала, Махоня и Бугай, бросились друг на друга, как Хищник и Чужой, и схватились, обмениваясь чудовищными ударами, рыча и приводя в ужас наблюдателей. Петр Чушкалов наткнулся мордой на кулак Володьки Криворучко. Никита Кожемяков, которого временно отпустили на поруки, изловчился и засадил под дых Сергею Прокофьевичу Мертваго, хотя тот просто стоял в стороне, почитая ниже своего достоинства участвовать в деревенских развлечениях. Неизвестно кто свернул на сторону нос Виктору Конюхову, и тот – сообщим, забегая вперед, – был вынужден на следующий день обратиться к целительнице Пронихе, чтобы выправить искривленный хрящ. Больше всех отличился Матвеев батрак, однорукий Клим. Его единственный кулак мотался, как стенобитная баба на цепи: летит вправо – улица, влево – переулочек. Нет, не напрасно Матвей им завладел.
Казалось, сражение стало даже ожесточеннее прежнего, но если и так, вспышка неистовства объяснялась не приказом, а случайно с ним совпала. Рядом с майором стоял высоченный спецназовец, возвышавшийся над прочими бойцами, стáтью похожий на Шварценеггера, из чего несложно было заключить, что именно этот верзила – командир. Он-то и гаркнул:
– Стоять!!!
Вот это был голос! Стены Иерихонские вряд ли разрушил бы, но драку остановил моментально. Во-первых, все его услышали, а во-вторых, все мужики в свое время служили и на командирский приказ среагировали бессознательно. Ратоборцы застыли на месте. Те, кто лежал, и те, кто стоял на четвереньках, замерли, однако, мало-помалу опомнившись, начали подниматься на ноги.
– Кто тут у вас М. Коростылев?! – прогремел Шварценеггер.
– Вон этот! Жених! – закричали сразу несколько человек, указывая на Матвея.
– Кабан где?!
Амбал Махоня пророкотал, утирая с морды кровь:
– Ишь, кабана ему подай. Где ж его взять? Ты, гражданин начальник, не на свиноферму заехал.
Ему-то, дубине стоеросовой, море по колено, вот порядочным людям полиция много неприятностей может доставить. Сатана, как и подобает местному начальству, взяла дело в свои руки.
– Вы, товарищ командир, его, орясину, не слушайте. Кабан тут рядом со столами шляется. Борька. Только вы поосторожнее – у него в брюхе нечистая сила сидит.
– Разберемся, – отрезал Шварценеггер. – Показывайте.
Общество зашумело, заозиралось, некоторые – те, что подогадливее, – заглянули под стол. Шустрая Тонька Лушникова нашлась, как всегда, первая:
– Нет его! Сбежал бесов кабан.
– Только что здесь разгуливал. Как полиция приехала, сдристнул.
Шварценеггер уставил суровый взор на жениха:
– Куда ты его спрятал?
– Кого? – прикинулся простачком Матвей.
– Хряка своего.
– Почему это он мой?! – надменно возмутился Матвей. – Хожу за ним, но не владею.
– Знаю, – сказал Шварценеггер. – Кабан казенный, а ты его присвоил.
– Как же, присвоил, ага. Я в Район ездил, отдать хотел, не взяли.
Командир нахмурился:
– У меня нет приказа разбираться, кто чего хотел. Обращайся к начальству. Со мной не темни. Где кабан?
– Кто ж его знает, – пожал плечами Матвей. – Он со мной не советовался, куда смыться. Бесы уволокли.
– На бесов не кивай, – строго сказал Шварценеггер. – Не найдется кабан, ответишь по всей строгости.