Но ребята этого не видели. Так и не успев раздеться, они спали тяжёлым сном. В бараке пахло портянками, валенками и овчиной. Было воскресенье, но никто не поднялся даже к завтраку, Яшку, однако, разбудил Глеб Боярков. Довольный собой, отоспавшийся, Боярков наклонился над Яшкой и, тормоша его за плечо, приговаривал:
— Вставай, будет тебе Тут из газеты приехали, слышишь?..
— А ну их — выразительно промычал Яшка и повернулся на другой бок.
— Фотографировать будут, слышишь? — Глеб не унимался. — Сам директор велел тебя разбудить — Барамбаев? Что ж ты сразу не сказал? — Яшка приподнялся на локте. — Передай директору, что я прибуду в полном параде. Свеженький, как огурчик Он протёр кулаками глаза. Затем вскочил и, подставив голову под сосок рукомойника, из которого, обжигая, тонкой струйкой бежала ледяная вода, несколько минут блаженствовал. Обмылок выскользнул у него из рук, но Яшка даже не заметил этого. Только переодевшись он осмотрел себя со всех сторон и, видимо, остался доволен осмотром. Это было видно уже по тому, что он прошёл мимо спящего Чижика, насвистывая какой-то мотив.
— Можно?
Яшка вошёл в кабинет директора, который был сверху донизу увешан выцветшими диаграммами и почётными грамотами в деревянных рамочках. Под ними в кресле, положив тяжёлые руки на стол, восседал Барамбаев. Директор беседовал с двумя какими-то неизвестными Яшке людьми, сидевшими напротив. Один из них был в треухе, в ватной телогрейке и в высоких валенках, разрезанных сзади под коленями, и Яшка отвернулся от него ко второму собеседнику директора, в котором журналист угадывался уже за версту. Это был подвижный черноглазый толстяк в роскошном свитере с оленями и в кожаной курточке.
— Вот товарищ Буланчик, Яков Ефимович, — произнёс Барамбаев, кивая на Яшку.
— Тот самый Буланчик? — Толстяк подался вперёд.
О чём это он? Яшка, который знал, что с корреспондентами надо держать ухо востро, на всякий случай ответил:
— По всей вероятности У меня здесь однофамильцев нету.
— Вы в этом не совсем уверены? — Толстяк поднял брови.
— Отчего же?.. Я Буланчик, — уже твёрдо сказал Яшка. — А что, разве плохо звучит?
— Звучит ничего, — Толстяк в кожаной курточке рассмеялся.
Он был смешлив, любил весёлых людей и, вытащив записную книжку, стал с профессиональной лёгкостью расспрашивать Яшку, откуда он прибыл, кем работает, как живёт — Как живу? — Яшка, польщённый вниманием толстяка, улыбнулся: — Как говорится, лучше всех и хуже некоторых Он охотно, с какой-то небрежностью — мол, и не такое бывало! — рассказал толстяку о том, как разгружали платформы в буран. Потом великодушно разрешил себя сфотографировать. Что ж, он не против того, чтобы его портрет появился в газете. Хотите в анфас? Пожалуйста. В профиль? Будьте любезны. Разве он не понимает, что это нужно, так сказать, для истории? Ну да, он действительно личным примером увлёк ребят за собой Яшка говорил не умолкая. И если какой-нибудь час назад ему бы даже в голову не пришло кичиться и задирать нос, то теперь, глядя на себя как бы со стороны восторженными глазами корреспондента, он с каждой минутой всё больше проникался убеждением, что действительно совершил чуть ли не геройский поступок. Он был тщеславен. Ему льстило, что его слушают со вниманием. И какие люди! Газетчики, которые столько повидали на своём веку, что их трудно чем-либо удивить.
Но больше всего Яшку радовало, что его фотография появится в газете. Ведь эту газету увидит Надя!..
— Готово!.. — Толстяк в последний раз щёлкнул затвором.
Яшка, который затаив дыхание почти минуту сидел с каменным лицом, вздохнул с облегчением и улыбнулся.
Журналисты уехали после полудня. Когда их машина отъехала, Яшка спустился с крыльца. Ему не терпелось поскорее рассказать обо всём Наде.
Сегодня воскресенье, и она, должно быть, сидит дома с девчатами. То-то она удивится! И обрадуется, конечно. Как-никак, а он, Яшка, не подкачал Но комната, в которой жили девчата, оказалась запертой, и Яшке, когда он постучал к соседям, ответил недовольный женский голос:
— Кто там? Войдите Яшка открыл дверь, и его обдало кислым паром. Жена агронома, склонившись над корытом, стирала пелёнки. Возле неё на полу в короткой рубашоночке ползал двухлетний крепыш. Второй ребёнок лежал на кровати и задумчиво сосал собственную ногу.
— Здравствуйте, — сказал Яшка. — Не знаете, куда все ушли?
— Гуляют — Женщина, стряхнув с рук мыльную пену, вытерла их о передник и выпрямилась. — А Надя на работе. Вся бригада там.
— Как — на работе?
— Они новые машины хотят опробовать. Не терпится, видно.
Пробормотав «спасибо», Яшка закрыл дверь.
«А мне ничего не сказали, — подумал он с обидой. — Могли бы, кажется, позвать»
По дороге он заглянул в свой барак и, увидев, что койки Чижика, Пашки и других ребят заправлены серыми одеялами, не переодеваясь, в «полном параде» зашагал к мастерским.
— Наконец-то Я тебя всюду искал, — сказал он Наде. — Понимаешь, целый день провозился с корреспондентами. Один пристал, как банный лист: расскажи да расскажи Совсем замучил меня.