Хорошо быть тихоней

Мама пресекает такие разговоры. Знает, что я перестану слушать и начну задыхаться. Накрыла мне рот ладонью, вытерла слезы. Я успокоился ровно настолько, чтобы спуститься вниз. Ровно настолько, чтобы порадоваться приезду брата. И угощение оказалось вовсе не пересушено.

Потом мы отправились устраивать «люминарии». В этом занятии участвуют все соседи. Вдоль проезжей части расставляют наполненные песком коричневые бумажные пакеты. Затем в каждый пакет втыкают свечу, зажигают — и улица становится «взлетно-посадочной полосой» для Санта-Клауса. Обожаю устраивать люминарии. Во-первых, красиво, это уже традиция, а во-вторых, можно забыть про день рождения.

Мне подарили отличные подарки. Сестра хоть и злилась, но подарила мне пластинку Smiths. Брат привез для меня постер с автографами всей их футбольной команды. От папы я получил пластинки, которые посоветовала ему моя сестра. А от мамы — книги из числа тех, которыми она увлекалась в юности. Среди них оказалась «Над пропастью во ржи».

Я убрал книгу Билла и взялся за мамину, продолжив читать с того же места. И выкинул из головы день рождения. Думал только о том, что скоро мне сдавать на права. Это безопасная тема. Стал вспоминать, как проходили у нас занятия по вождению. Кто там был.

Наш инструктор — коротышка мистер Смит, от которого вечно как-то странно пахло и который никому не разрешал врубать радио. Далее, в группе у нас были двое из десятого класса, парень и девушка. Сидя за рулем, я заметил, что они на заднем сиденье скрытно касались друг друга коленками. И наконец, я сам. К сожалению, про наши уроки рассказывать особо нечего. Естественно, нам крутили фильмы про аварии со смертельным исходом. На занятия приходили полицейские, которые проводили с нами беседы. А как я получал учебные права — это отдельная тема, но мама с папой сказали, что мне без крайней необходимости лучше за руль не садиться, потому как страховка стоит немалых денег. А попросить Сэм пустить меня за руль ее пикапа я не мог. Ну не мог — и все тут.

Вот такими вечерними мыслями я себя утешал в день рождения.

На другое утро было Рождество, и все началось отлично. Папа очень обрадовался видеокассете «Чертова служба в госпитале МЭШ», и я был на седьмом небе, особенно когда он поделился своими воспоминаниями о нашем семейном просмотре. Правда, умолчал о том, как у него потекли слезы, но в этом месте он мне подмигнул, и я понял, что он ничего не забыл. Даже двухчасовая поездка в Огайо первые полчаса шла как по маслу, хотя мне пришлось сидеть на бугре заднего сиденья из-за того, что папа расспрашивал про учебу в колледже, а брат без умолку рассказывал. Он встречается с девушкой из команды болельщиц, которые зажигают во время студенческих футбольных матчей. Зовут ее Келли. Этот момент папу очень заинтересовал. Сестра фыркнула, что выступления команды болельщиц — это пошлость и дискриминация по гендерному признаку, но брат велел ей придержать язык. Келли учится на философском. Я спросил брата, есть ли в ней какая-нибудь изюминка.

— Нет, она просто обалденно красивая.

Тут сестра завелась: мол, внешность для женщины не самое главное. Я согласился, а брат стал обзывать сестру «стерва-лесбиянка». Тогда мама потребовала, чтобы брат не произносил таких слов в моем присутствии, и это было довольно нелепо, если учесть, что у меня, у единственного в нашей семье, есть друг нетрадиционной ориентации. Нет, может, у других тоже есть, но те скрывают. Точно сказать не могу. Короче, папа спросил, как они познакомились.

Познакомились они в ресторанчике «Старая университетская таверна» или как-то так, прямо в Пенсильванском университете. Говорят, там подают фирменный десерт «травка-гриль». Короче, Келли сидела с подругами по женскому студенческому клубу, они собрались уходить, и она, поравнявшись с моим братом, на ходу выронила учебник. Брат сказал, что Келли это отрицает, но он-то не сомневается, что книжку она выронила с умыслом. Когда он догнал ее у зала игровых автоматов, дело уже было на мази. Так он сказал. Весь вечер они играли в древние компьютерные игры типа «донки-конг» и ностальгировали; мне понравилось такое обобщение, в нем была какая-то печаль и нежность. Я спросил, пьет ли Келли какао.

— Ты что, об долбался?

И вновь мама сделала брату замечание, чтобы он при мне так не выражался, и это опять же было нелепо, потому что у нас в семье я, наверно, единственный, кто хоть раз обдолбался. Ну, может, еще мой брат. Точно сказать не могу. А сестра — наверняка ни разу. И опять же нельзя исключать, что каждый член нашей семьи хоть раз обдолбался, просто у нас говорить о таких вещах не принято.