— А получилось совсем наоборот, Чарли. Во всех этих случаях ты не был ему другом. Потому что ты не был с ним честен.
Я замер. Уставился в пол. Молчал. Сгорал со стыда.
— Чарли, по этой причине и я сказала тебе девять месяцев назад, чтобы ты не допускал обо мне никаких таких мыслей. А вовсе не из-за Крейга. Вовсе не потому, что ты был мне неприятен. Просто я не хочу, чтобы меня боготворили. Если я кому-то нравлюсь, мне хочется, чтобы этот человек принимал меня такой, какова я на самом деле. Я не хочу, чтобы он носился со своими чувствами, держа их в себе. Я хочу, чтобы он мне их открывал, чтобы я тоже их прочувствовала. Я хочу, чтобы рядом со мной человек мог вести себя так, как ему хочется. А если он начнет делать что-нибудь такое, что мне неприятно, я ему честно скажу.
Она чуть-чуть всплакнула. Но не приуныла.
— Я ведь осуждала Крейга, когда он не позволял мне делать некоторые вещи. А знаешь, как я себя теперь за это кляну? Может, он меня не подбивал на какие-то поступки, но и не мешал мне. Но по прошествии времени я все равно не совершала тех поступков, так как не хотела, чтобы он изменил свое мнение обо мне. И что главное: я не была с ним честной. Так не все ли равно, любил он меня или нет, если он меня даже не знал?
Я поднял на нее глаза. Она больше не плакала.
— Короче, завтра я уезжаю. И больше такого не допущу. Я собираюсь делать то, что захочу. Собираюсь быть собой. Собираюсь понять, что это означает. Но сейчас, в этот миг, я здесь, с тобой. И я хочу знать, где ты, что тебе необходимо и чего тебе хочется.
Она терпеливо дожидалась моего ответа. Но из ее слов я сделал вывод, что должен просто-напросто делать что хочу. И не размышлять. Не проговаривать вслух. А если ей не понравится, она мне скажет, вот и все. И можно будет вернуться к сборам в дорогу. Короче, я ее поцеловал. И она ответила на мой поцелуй. А потом мы, не переставая целоваться, легли на пол. И мне было мягко. И мы тихо постанывали. И молчали. И замирали. А потом перебрались на кровать и легли поверх этой кипы вещей, ждавших отправки в чемодан. И ласкали друг друга от пояса и выше через одежду. А потом без одежды. И это было так прекрасно. До чего же она была прекрасна. Она взяла мою руку и притянула к своим трусикам. И я касался ее. И сам себе не верил. И мир как будто наполнился смыслом. А потом ее рука скользнула мне в джинсы и коснулась меня.
Тут я ее остановил.
— Что не так? — спросила она. — Я сделала тебе больно?
Я покачал головой. На самом деле мне было очень хорошо. Я и сам не знал, что не так.
— Прости. Я не хотела…
— Нет. Не извиняйся, — сказал я.
— Но мне стыдно.
— Пожалуйста, не стыдись. Мне было очень хорошо, — сказал я. И начал терять равновесие.
— Ты не готов? — спросила она.
Я кивнул. Но дело было не в этом. А в чем — я и сам не знал.
— Если ты не готов — ничего страшного. Она была со мной очень добра, но на меня что-то нашло.
— Чарли, ты хочешь домой? — спросила она. Наверно, я кивнул, потому что она помогла мне одеться. А потом и сама надела блузку. Мне хотелось отпинать себя ногами за то, что я такой размазня. Ведь я любил Сэм. И оказался с ней наедине. А теперь сам все рушил. Просто рушил. Вот жуть. Мне стало жутко плохо.
Сэм вывела меня в прихожую.
— Подвезти тебя? — спросила она.
Я приехал к ней на отцовской машине. И был совершенно трезв. Но Сэм не на шутку забеспокоилась.
— Нет, спасибо.
— Чарли, я не позволю тебе сесть за руль в таком состоянии.
— Прости. Тогда я пойду пешком, — сказал я.
— Сейчас два часа ночи. Я тебя отвезу.
Она пошла в другую комнату за ключами от машины. Я остался стоять в прихожей. Мне хотелось умереть.
— Ты бледный как полотно, Чарли. Принести тебе воды?
— Нет. Не знаю.
У меня хлынули слезы.
— Ну-ка. Приляг вот сюда, на диван, — сказала она.
Уложила она меня на диван. Принесла влажное полотенце, положила мне на лоб.
— Переночуешь сегодня здесь. О’кей?
— О’кей.
— Успокойся. Дыши глубже.
Я так и сделал. И прежде чем провалиться в сон, успел сказать:
— Я больше так не могу. Прости.
— Все хорошо, Чарли. Спи, — сказала Сэм.
Но я уже разговаривал не с ней. Я разговаривал с кем-то другим.