- Поскольку спешить мне было некуда, я работала спустя рукава, и это ставило моих поработителей в тупик. Они совещались, не отменить ли сгоряча принятое решение, я же бросала работу, устремляла взгляд к звездному небу и спрашивала у него, на каком свете я нахожусь. В результате всех этих мытарств мы прибыли в деревню Кулички, которая как две капли воды похожа на эту, на эти Куличи, Геня, где прошло твое детство, и первый, кого мы там встретили, был Алексей Сергеевич. У него в той деревне была тогда дача. Он переговорил с моими угнетателями, кажется, заплатил им, и они оставили меня в покое. На прощание станцевали. Дика была их пляска, и с тех пор я ненавижу фольклор. Естественно, я с удовольствием приняла предложение Алексея Сергеевича отдохнуть у него на даче. И мы с ним переспали.
Марнухину было не по себе; он не знал, кем теперь является. Не выпал ли из рамок?
- В фольклоре много интересного и замечательного, - сказал он. - Бабушка Арина, не вспомню сейчас ее отчества, ну, пушкинская няня, она, да будет вам известно, совсем иначе, не в пример вам сказано, настроила своего воспитанника, будущего великого поэта. Привила она ему отнюдь не те мысли, которыми, Виктория Павловна, могли бы похвастаться вы.
- По-мичурински бабушка поступила, - рассмеялась беспечная Манечка.
- С одной стороны материализм, с другой - идеализм, - произнес Марнухин устало, - а я между ними, и они разрывают меня на части.
- Возможно, - заметил Гордеев, - нечто подобное происходило и с моей женой, когда неизвестные гнали ее по лесным тропам и заставляли копать могилу.
Марнухин возразил:
- Может быть, ваша жена заслуживает подобного обращения, а я-то всего лишь влюбленный в Манечку человек, так за что же меня в сарай? Почему заперли? Что все это значит? А еще трикотаж... Как его искать? В таких-то условиях!
- С тобой, смердящий, мы еще посчитаемся. - Не дожидаясь, пока Марнухин ответит, Гордеев обратился к жене: - Этот твой случай... не произошло ли это с тобой в те времена, когда Алексей Сергеевич устраивал заварушки в рабочем клубе?
- Именно так, - подтвердила Виктория Павловна.
- Не удивлюсь, если окажется, что у него руки по локоть в крови.
- Ерунда!
- Но ведь убили человека по фамилии Кольцов.
- Действительно, кого-то убили. Не знаю фамилии... Но убил вовсе не Алексей Сергеевич, а неизвестный, о котором Алексей Сергеевич вряд ли и слыхал когда-нибудь. Я, однако, все болтаю, а главного до сих пор не сказала. Кто-то позвонил моему мужу - вот он, здесь, взгляните, - и нашептал, будто я изменяю ему.
- А то ты не изменяла! - крикнул Гордеев с нехорошим смехом.
- Ну да, с некоторыми. Но всегда это была шутка. Я слишком стара для сомнительных приключений, и с моей стороны в отношении молодых людей не могло быть ничего иного, кроме желания развратить их. Чем же еще заниматься с наивными юношами?
Гордеев хохотал:
- Нашла тоже наивных! Они сами кого угодно развратят! А на твой счет всем известно: порочнее тебя свет еще никого не видывал. Ты и с Антоном Петровичем крутила.
- Не отрицаю, крутила, и даже довела его до изнеможения. Но чего никогда не было, так это чтобы я обольщалась. Говорю вам, есть только сплошная игра в любовь, и я кого угодно, хотя бы того же Антона Петровича, всегда видела и вижу насквозь. Кстати, в какой-то момент старичку... я про Петровича... взбрело на ум, что хорошо бы меня и Манечку отправить на тот свет, иначе он, мол, никогда от нас не избавится. Прибежал он, значит, в клуб, а там лекция нашего уважаемого профессора, Хренова то есть, уже в какой-то превратилась, знаете ли, сатанинский бал. Последовательность событий можно восстановить, конечно, лишь приблизительно. В общем и целом, дело было так. Завидев меня и Манечку, Антон Петрович стал шарить по карманам в поисках тяжелого предмета. Тут какой-то вроде бы неизвестный как взорвет у него над ухом петарду. Антон Петрович, ясное дело, это заметил, учел. Ну, еще эхо не замерло, а Антон Петрович - не будь дурак - шасть на пол мышью, засновал у нас под ногами и все норовит то меня, то Манечку опрокинуть. Придушить, должно быть, под шумок хотел. А тот, что взорвал, опять лезет, и снова с петардой. Оседлал бедного Антона Петровича, - а и плакал же сердечный, до того рвался и требовал освобождения, что и вспомнить страшно! - но куда там, убивец ухмыляется себе лукаво и поджигает свой снаряд. Манечка тогда еще с мужем считалась, так она толкнула меня в расчете, что я, упав, прикрою его своим телом, но я удержалась на ногах и в отношении Антона Петровича только наступила ему на голову. Так что планы Манечки относительно его спасения не осуществились, и его прямо заволокло дымом. Его уже и не видать было за вспышками, не слыхать за громом взрывов. И вот еще... Все говорят: Антон Петрович, Антон Петрович... Можно подумать, что это гад какой-то, а не человек. А ведь он - вполне приличный господин. Почему же не признать это? Зачем распространять о нем какие-то дурацкие сплетни и басни?
- А как зовут человека, который взрывал петарды? - спросил Гордеев. - Я что-то запамятовал...