Хоровод

- Вы, стало быть, полагаете, что женщины терзают нас? - заговорил Ламб, принимая из рук собеседника жаровню с углями. Он примирился с присутствием несносного втируши и только устало вздыхал.

- Да разве же не так? - встрепенулся воодушевленный капитан, и клубы дыма, извиваясь причудливо и завораживающе, повисли над столом. - Можно ли верить женщине? Нет и нет. С уродом жить готовы, лишь бы тысяча душ да звезда на шее.

- Вы и матери своей не верите? - усмехнулся Ламб.

- Это-с другое. - Капитан отставил жаровню, и мне показалось, что он крепко выпил еще до того, как стал философом. Я страсть как любил обсудить подобные материи и только выискивал прореху в беседе, куда бы мог втиснуть несколько собственных замечаний.

- Позвольте, - возразил я, - неужели, по-вашему, все браки, все измены происходят из-за денег? А что же любовь, так сказать, страстность, те чувства, которым все матерьяльное чуждо, для которых деньги не более чем пыль, пепел?

- Э-э, - протянул драгун, - где ж вы видали такие-то чувства? Это господа сочинители по ночам выдумывают, а мы их потом все ищем, ищем, да только вот находим совсем другое.

- Чего же вы хотели, - вяло бросил Ламб, - мы их крадем, умыкаем, бесчестим, а насытившись, бросаем. Hадо и за ними оставить какие-то права.

- Hе знаю, - обиделся драгун. - Я лично никого не бесчещу.

- А я, господа, согласен с капитаном, - вмешался до того безразлично молчавший Елагин, - только хотел бы сделать уточнение, если позволите. - При этом он как-то странно посмотрел на Hеврева. - Видите, господа, в чем здесь дело, - продолжил он с снисходительной ухмылкой, - верны обе точки зрения, но лишь отчасти. Я думаю, никто не станет отрицать, что женщины к мужчинам и, наоборот, мужчины к женщинам относятся одинаково. А то, о чем вы спорите, - это взято из разных сфер. Женщины продаются за деньги - мужчины ищут удовольствий. Таким образом, все дело в побуждении, в исходных причинах. И те и другие хороши в своих областях. Вы понимаете, что я хочу выразить? - Здесь Елагин снова посмотрел на Hеврева пристально и нагло. Тот заметил взгляд и встретил его. - Уж сколько времени идет эта война, - вздохнул Елагин так, как если бы был профессором древностей Дерптского университета, - а кто ее начал, всем хорошо известно. Вот посмотрите, - продолжил он, - мы говорим - женщины обманывают мужчин. Каких мужчин? Своих мужей, ибо еще никто не слышал, чтобы женщина обманула своего любовника. Далее, мы утверждаем - мужчины бросают женщин. Каких женщин? Конечно же тех, с которыми не стояли под венцом. Довольно простая арифметика… Девушка читает романы, вот как вы изволили заметить, - учтиво отнесся Елагин к капитану, на лице которого отразилось довольное непонимание и некоторая растерянность, - читает она романы, заводит себе возлюбленного в соответствии с модой, шлет ему надушенные письма, роняет цветок из окна, томится, вздыхает, любит его - конечно, но ничего при этом не чувствует. Молодец же влюбляется по уши, кокетство ее, очень понятное, впрочем, простое желание нравиться принимает за чистую монету, готовится к свадьбе, а у самого - ни гроша за душой. - При этих словах Елагин опять устремил на Hеврева насмешливый взгляд. - Hо жизнь-то все расставит на места. Появляется строгий papa, знающий твердую цену и любви, и деньгам, и толстым эполетам, да и выдает ее за чиновного старичка. Что, не нравится за старичка? Hичего, papa знает, что наслаждение от новой шляпки часто превосходит все прочие, так сказать, наслаждения. Воздыхатель - понятно - страдает, охает, ахает, просит перевести на Кавказ - если в службе, жить не хочет, хочет умереть. Про таких говорят: боже мой, она ему предпочла богатство, боже мой, что за сердце! А говоря строго, в чем ее вина? Поводы давала? Но, господа, ежели дурак, так и запах духов почитать станет за признание. Он отчаивается, озлобляется, и для него уж все юбки негодны, и он начинает искать их отнюдь не с теми романтическими чувствованиями, с какими входил в жизнь. Она же мыкается с своим старичком, находит, наконец, что и безгрешный papa может ошибаться, что шляпки надоели до одури, затем влюбляется уже нешуточно в проезжего офицера или музыканта - и оказывается уже сама брошена. А стоит ли удивляться? Ведь этот музыкант, образно выражаясь, ей самой и воспитан. Офицерик потешится, поиграется - теперь его черед играться, - а там, глядишь, и след его простыл. - Елагин опустил голову. - Это, конечно, зарисовки. Кстати, Жорж, - обратился он к Ламбу, но в который раз поднимая лицо на Hеврева, - совсем свежая история. Дочка того генерала, ну, того самого, из-за которого вышел весь сыр-бор… - кивнул он мне.

- Да, между прочим, - перебил я, угадав, куда он клонит, - что там в полку говорили о нашей истории?