Хоровод воды

Выпивали мы с Костей мало. Пить с Костей неинтересно. Обычно он берет бутылку какого-нибудь шато-что-то-там за четыреста евро и предлагает оценить букет. Да, Костя, в самом деле – прекрасное вино. Нет, без дураков прекрасное.

Особенность прекрасных вин еще и в том, что ими совершенно не тянет напиваться.

Выходит, последний раз мы пили где-то год назад – когда он про айсберг рассказывал и мы девок на улице снимали. А обычно мы не пьем, а разговариваем.

О чем говорят мужчины? Прежде всего – о работе.

– Давай я расскажу, – говорит Костя, – что тебе нужно делать дальше. Вот к концу года ты выйдешь на оборот порядка семисот тысяч. К концу следующего увеличишь его в полтора раза. Прибыль у тебя какая? Ну, я так и думал. Можно вполне нормально жить. Но на развитие толком не хватит. А если взять еще столько же, то можно нанять нормальных сейлов, сделать рекламную кампанию, узнаваемый бренд. Зачем? Просто через три года, когда тебе все это надоест, ты сможешь продать компанию.

– Да пока мне все это ужасно интересно, – говорю я. – Мне совершенно не хочется ее продавать. Представляешь, ко мне обратились люди из Киева: спрашивают, не хочу ли я открыть у них филиал.

– Вот и открой. С филиалом даже лучше продавать. Потому что всегда надо иметь в голове схему выхода. В твоем случае все очевидно: строишь успешную компанию, потом делаешь ее несколько прозрачнее, чем сейчас, потом продаешь миллионов за пять – и вкладываешь их в какое-нибудь новое дело.

Мне кажется, я ослышался. Я никак не могу привыкнуть, что фраза про пять миллионов может относиться ко мне. Через три года, где-то летом-осенью 2008-го.

– Надо сделать всего две вещи: найти инвестора и поработать еще три года.

– А ты не хочешь стать таким инвестором?

– Я подумаю.

О чем говорят мужчины? Прежде всего – о бабах.

– Помнишь, старик, ты меня спрашивал еще: что нового мы можем испытать с женщиной, когда нам уже за тридцать? Вот я тебе скажу: летал я тут нырять на Филиппины, мне инструкторша-филиппинка взяла минет прямо на дне. Что значит – невозможно? Вдохнула – пососала, вдохнула – пососала. То клапан, то член, то клапан, то член. Пузырики еще залупу щекочут.

– Ну тебя на фиг!

– Ты должен заняться дайвингом. А то мне ездить не с кем. Ты же нырял уже один раз! Возьми с собой Машку, я Ксюшку возьму, поедем на Красное или на Кубу, если экзотики хочется.

Я бы никогда не нырнул, если бы не Машка. Надо идти навстречу своему страху, чтобы его победить. И когда я первый раз по-нормальному поплыл, она стояла на катере, махала мне рукой.

Жалко, для нее нет у меня ни мудрого совета, ни катера, откуда я мог бы ей махать. Под ногами у нас обоих, у всех троих, – какая-то бездонная глубина. И с аквалангом туда не нырнешь.

О чем говорят мужчины? Прежде всего – о смысле жизни.

– Я, старик, тебе даже завидую. Тебе это все в новинку, а мне надоело уже смертельно. Хочется все бросить – но неясно, чем тогда заняться. Может, купить яхту и плавать вокруг света, как ты думаешь?

– Я думаю, Костя, дело вообще в другом. Вот у меня дядька умер, я говорил. И я много думал – ну, про родителей, про бабушку с дедушкой, вообще про все эти поколения, которые жили до нас. У них всех был какой-то смысл в жизни – общий, не индивидуальный. Скажем, наши деды и бабки верили, что строят коммунизм.

– Ну, – говорит Костя, – мои не верили. Мой дед священник был со всеми вытекающими. Лагерь, ссылка, то-се.

– У меня дед тоже не из рабочих-и-крестьян. То есть один как раз из крестьян, впрочем, раскулаченных, что даже хуже. Но все равно – оба мои деда верили: они делают что-то важное. Электростанции строят, метро роют, что там еще? Верили пусть не в коммунизм – ну хотя бы в Бога или в Россию. Отец вот в Науку до сих пор верит. Во что-то большое, чему они свои жизни были готовы посвятить. В такой источник силы, понимаешь?

– Сила, старик, от Бога.

– Она, конечно, от Бога. Но скажи, много ли от Бога тебе достается этой силы? Ты вот трахаешь девок, зарабатываешь бабки – и тоскуешь. Потому что ни в девках, ни в бабках для тебя силы нет. Мой отец, например, работал в своем институте, наукой занимался. Ну, не особо, конечно, успешно, даже кандидатской не защитил, зато он был частью Великой Советской Науки. Вдобавок считал, что вот он хранит самиздат, приближает светлое будущее. Светлое будущее пришло – и мы в нем оказались сами по себе. Сами по себе и сами для себя. И все наши силы – наши личные силы. И когда они кончаются – всё, приплыли.

– Ну, – говорит Костя, – тут есть два выхода. Первый – ты можешь считать, что ты создал пятнадцать рабочих мест. В Америке это сочли бы патриотичным поступком. В этом смысле ты тоже работаешь на светлое будущее, и тэдэ и тэпэ. А второе – ты живешь ради Машки и ваших будущих детей. Ради семьи. Как, опять-таки, твои дедушки-бабушки и мама с папой.