И вот, значит, Никита стоит посреди кухни, сжав кулаки и бормоча под нос ругательства, и с каждой секундой ему все лучше, будто все проблемы куда-то исчезли, водой их смыло, прорвало плотину – и смыло потоком. И сам Никита уже не муж, не любовник, не бизнесмен средней руки, нет, он вообще не человек, он – водопад, горный ручей.
Поток не спрашивает разрешения, не высчитывает правильное русло – он несется вниз, волочит камни, разрушает плотины, сносит мосты.
Мореухов большой спец по таким состояниям.
Реально: море по колено.
Никита никогда не думал, что это так здорово.
Сейчас я вам всем наваляю, думает он. Не буду больше никого спасать. Пусть меня спасают. А я поводья брошу, коней – в галоп, по чисту полю, в бога-душу, эх, раззудись плечо, размахнись рука, всех зашибу! И – раз! – Маше по морде, чтобы, сука, не сидела в кресле молча! И – два! – Даше по красивой жопе, чтобы ценила мою любовь и любила крепче. Что, Мореухову можно – а мне нет? Теперь я буду буянить и ругаться, ломать и крушить – а потом упаду на зеленую травку, в грязный снежок, буду лежать и знать – ходит где-то по городу хороший человек, Спасатель, ищет меня, спасти хочет. Спеши ко мне, Спасатель, я уже опускаюсь на дно, я уже ни за что не отвечаю, ни о ком не беспокоюсь, давай, Спасатель, поднимай меня на поверхность, спасай поскорее!
Хорошо бы.
Только нет на Никиту Спасателя, не предусмотрено в Божьей смете. И тогда он возвращается в комнату, и говорит
– Маш, слушай, прости меня, а? Я херни тут наговорил какой-то, давай забудем, ладно? Мы же любим друг друга – значит, все будет хорошо.
А Маша отвечает:
– Мне все равно как-то, ну, насчет любви. Чем мне любовь поможет? Хватит, наигрались уже.
И Никита снова садится рядом и начинает
Он говорит, а глубоко внутри мальчик, посаженный в деревянную клетку, медленно опускается под воду, бьется, просит о помощи, хватается за прутья – и никто не идет его спасать.
Говорит – и вдруг замечает, какие у Маши глаза, нечеловечески огромные, совершенно черные, два тоннеля в пустоту. Она смотрит этими глазами – и говорит всего одну фразу, всего шесть слов. Но еще до того, как она их произносит, Никита знает,
Маша смотрит на него глазами, темными, как омуты, смотрит и говорит:
87. 1951–1952 годы. Младший брат (книжка с картинками)
А ндрюша родился весной. Цвела сирень, и Настя радовалась, что все закончилось – и закончилось благополучно. Здоровый ребенок, к тому же – мальчик, Свете и Марине младший братик. Макар будет гордиться. А, помню, врачи головами качали – тридцать семь, а туда же, рожать!
Рожать! Эко дело! Роды – самое легкое, что может случиться с женщиной. Бог как раз для родов женщин и создал. А мотаться по всей стране, каждые полгода меняя города и республики – к этому женщины не приспособлены. Это – для мужиков, не для нас.
Мне бы свой дом и не трогаться с места хотя бы пару лет.
Андрюша лежит в голубой металлической кроватке. Две сестры глядят на брата. Младшая, Марина, – в розовом платьице в горошек, таком коротком, что видны белые трусики. Четырехлетняя Света – в черном платье с белым воротником, прямо как у взрослой. Перегнулись через борта кроватки, смотрят на хмурого братика. Андрюше надо будет еще научиться улыбаться.
Ему – улыбаться, а Марине и Свете – научиться качать коляску, просыпаться от детских криков, отгонять комаров, прятать брата от дождя, утешать, когда напуган, гулять вместе. И при этом – любить.
О любви Настя не беспокоится: конечно, они его полюбят. Как же иначе?
Вот Андрей чихнул – и девочки уже радуются:
– Смотри, мама, совсем как взрослый!
Купание – целая история. Надо нагреть на кухне воды на полное корыто. Принести ведра, губки, мыло. Положить Андрея в воду. Дать палец, чтобы не волновался.
Настя стоит в белой красивой юбке, говорит дочкам:
– Глядите, какой довольный! Пожалуй, здесь приятнее, чем в коляске!
Андрей только щурит глаза в ответ.
Утром коляску выкатывают в сад. Роса горит на кустах, ветерок колышет листву. У корней высокой сосны Света качает коляску, пинает красный мячик ногой. Занавески над коляской поднимаются, как паруса.