Хоровод воды

В Турции, конечно, было прекрасно. И Андрей был прекрасен. Но если вместе хорошо на пляже, это не значит, что будет хорошо в одной квартире, ведь так? И вообще: раньше Ане нравились совсем другие мужчины. Решительные. Энергичные. Может, даже злые. Любовники у Ани бывали разные, но сама она считала, что нравятся именно такие.

Наверное, таким был ее дед, мамин отец, сгинувший еще до Аниного рождения, – рисковый зэк, вышел по амнистии, снял в тире молодую снайпершу, трахнул на чердаке, растворился в ночи.

А может, дед и ни при чем, а виной всему – первая любовь, парень на год старше. Носил панковский гребень, свастику и значок анархии. Они любили друг друга выпускным летом, когда он вылетел с первого курса, а Аня так и не решила, хочет ли куда-нибудь поступать.

Его звали Георгий – и сейчас, впервые за много лет вспомнив о нем, Аня поняла: надо же, назвала сына в честь первой любви.

Он в самом деле был клевый, только слишком быстро подсел на героин, и Аня сразу с ним порвала. Даже маминых советов не понадобилось.

Сейчас подумала с испугом: куда смотрела, когда имя выбирала? Чем думала, а?

Что думает об Андрее мама, Аня в общих чертах представляет.

Что думает об Андрее Гоша, Аня знает хорошо. С тех пор как вернулись из Турции, он уже пять раз спросил, придет ли дядя Андрей в гости. Хорошо еще, не спрашивает, будет ли дядя Андрей с нами жить, – тогда совсем женский роман получился бы.

Молоденькая светленькая вздыхает, берет босоножки подешевле, примеряет, ставит на место, опять берет дорогие, те, первые. Вот бедная, думает Аня, и хочется, и колется. Мне вот тоже те, первые, не по карману. Хотя красивые, ничего не скажешь.

Вика выслушала Аню внимательно.

– Так что тебе мама говорит – «никому не верь», да?

– Ну, не совсем так. Скорее – не доверяй мужикам, ничего не бери, ничего не проси, а главное – не влюбляйся. Так она меня учила. И спасибо ей, а то сколько девок замуж повыскакивали, мужья пьют или гуляют направо и налево, или бросили одних, с детьми, без профессии, без опыта? А у меня, сама видишь, все хорошо.

– Нет, – говорит Вика, – не вижу.

Чего я, в самом деле, боюсь? – думает Аня. Ну поживем вместе. Не понравится – разойдемся. У меня-то есть профессия, и опыт, и ребенок – кстати, не от него, хотя бы через суд отбирать не будут. Чего я боюсь? Вот и Вика сказала: никого не бойся. Смешно: мама говорит никому не верь, Вика – никого не бойся. Не верь, не бойся, не проси. Не то группа «Тату», не то лагерная пословица. Дед наверняка знал.

Светленькая берет босоножки, опять вздыхает, идет к кассе. Аня трогает девушку за локоть:

– Не покупайте сейчас, – тихо говорит она, – заходите на той неделе, будет распродажа. Еще три пары осталось, а их не слишком берут. Скинут двадцать процентов, я знаю.

Светленькая смотрит в изумлении.

– На той неделе? – повторяет она. – А я как раз в отпуск еду, мне на той неделе поздно. Но все равно – спасибо. – Улыбнувшись, идет к кассе, Аня глядит девушке вслед и хочет пожелать – пусть мужчина, которого она любит, перед возвращением в Москву предложит: Давай жить вместе. Нам же хорошо, правда?

И пусть она не будет мучительно раздумывать, что ему ответить.

Аня убирает коробку с босоножками в пакет и вдруг понимает: как же мне повезло! В моей семье за три поколения я первая, кому сделали настоящее предложение. Не потому, что забеременела, не потому, что подвернулась под руку. Потому, что он любит меня.

90. 2003 год. Сорок два года назад

Джамиля Мусаевна как раз ставила кашу на плиту, когда зазвенел телефон. Первую минуту она не понимала, Таня это или Гуля, – не то чтобы у девочек похожие голоса, просто в последнее время стала плохо слышать: не разберешь, что говорят – как спала? как дела?

– Хорошо, – раздраженно отвечает Тахтагонова-старшая.

Она так и не поняла, о чем спрашивает дочь. Спала она плохо, всю ночь мучила изжога, и сейчас во рту горький желчный привкус. Честнее было бы ответить плохо, но придется объяснять, в чем дело, а она хочет поскорее закончить разговор и позавтракать.

Девочки никак не могут привыкнуть, что она с каждым годом встает все позже. Одиннадцать утра – а все еще голодная, в ночной рубашке, невыспавшаяся.

– Риммочка бросила институт, – громко говорит дочка. Ага, значит, это Гуля, думает Джамиля Мусаевна и спрашивает:

– Почему?