Хоровод воды

Она сейчас уйдет, думает Мореухов. Навсегда.

– Я думал, тут какая-то криминальная интрига, – говорит он. – Как в кино. Скажем, твой муж бандит, или чиновник, или… ну, не знаю.

Лена улыбается знакомой улыбкой:

– Знаешь, Саша, – первый раз называет Мореухова по имени, – тебе уже тридцатник. Пора жить реальной жизнью. Со своей головой на плечах. Кино бывает только по телевизору.

– Ну хорошо, – говорит Мореухов. – Все равно: почему я?

Он знает ответ, знал с самого начала. Лена – ангел-хранитель, пусть она сама не знает об этом. Что-то важное случилось с ним в этой мансарде, он еще не понимает – что, но чувствует.

– Ах да. Муж попросил мой портрет. Не знаю зачем. Надеюсь, не в офис повесить. Короче, я не хотела к этим, ну, модным художникам. Во-первых, дорого, а во-вторых, я бы со скуки с ними померла.

Со мной, надеюсь, было нескучно, думает Мореухов, а Лена продолжает, мол, ей, хотелось, чтобы портрет был с историей и, показывая его детям – когда они будут, – она бы говорила: Вот, это был знаменитый в свое время художник, я с ним была немного знакома. И она думала, как быть, а тут встретила пьяного Мореухова, он рассказал о себе, они выпили пива, потом еще в «Копейке» встретились – чудовищный, кстати, магазин, не понимаю, кто туда ходит! – оказалось: вполне себе вариант и, главное, раз в сто дешевле, чем к светским портретистам ходить. Покупать у алкоголиков всегда дешевле. Квартиру там или портрет – без разницы.

– А твой муж не будет ревновать? – спрашивает Мореухов, но уже понимает: это вовсе не фильм нуар, какое-то совсем другое кино, романтическая история, где ничего не происходит, почти что “In the Mood for Love”. Недаром Лена так похожа на Мэгги Чун.

– Ревновать к тебе? – с улыбкой переспрашивает Лена и достает из сумочки поляроидную фотографию: растерянная улыбка, дыра вместо зуба, щетина на подбородке. – Я ему вот это покажу – он успокоится.

Вот и все. Портрет нарисован, деньги заплачены, сейчас Лена уйдет навсегда, а у Мореухова даже нет ее телефона.

– А мы встретимся снова? – спрашивает он.

Лена снова улыбается:

– Не выдумывай. Все закончилось. Если встретимся, то случайно. И нам лучше не узнать друг друга. Вдруг муж в самом деле приревнует?

Мореухов кивает. Да, все закончилось, говорит он себе. Можно считать, Лена уехала в Корею, на свою историческую родину, как Соня Шпильман.

Лена уже в дверях. Внезапно оборачивается, лезет в сумку, протягивает Мореухову какие-то листки:

– Чуть не забыла. Я же обещала. Вот распечатка из Интернета. В официальных источниках про твоего деда ничего, зато он упомянут во всяких лагерных мемуарах, едва ли не в «Архипелаге ГУЛАГе».

Мореухов вертит в руках бумагу.

Что, так просто? – разочарованно думает он. Я-то надеялся, тут какая-то таинственная история, а все так банально.

– И много дед отсидел? – спрашивает он Лену.

– Твой дед, Саша, вообще не сидел. Он сажал. Григорий Борисов был следователем в Ленинграде, в тридцатые годы, в самую ежовщину.

94. Я боюсь

Сегодня мы не будем заполнять протокол, хорошо? Сегодня мы просто поговорим, как добрые знакомые. Меня интересует всего один вопрос, и вы, как лояльные граждане, мне на него добровольно ответите. После этого мы вас отпустим. Много времени это не займет.

Итак, расскажите о вашем страхе.

Никита: Вдруг цены на нефть упадут слишком быстро? Наступит кризис, бизнес придется свернуть. Я не заработаю то, что собирался, нет у меня накоплений, не знаю, что буду делать.

Аня: Вдруг я заболею? Серьезно заболею, так, что не смогу работать. Что тогда будет с Гошей?

Мореухов: Все знают, чего я боюсь, – коряги, рыбы, руки мертвецов на дне. Я об этом сто раз говорил уже, могли бы запомнить.

Римма: Мне кажется, я ничего не боюсь. У меня все под контролем.

Это что еще за чушь? Вы меня за кого держите? Давайте, отвечайте нормально, не валяйте дурака! Про настоящий страх, не эту хуйню! Быстро, я сказал! Ну, начали.

Никита: Я боюсь, что не справлюсь, так и не разберусь с Дашей и Машей. Так и буду, как говно в проруби.

Аня: Я боюсь, что-то случится с Гошей. Не дай бог… что-нибудь серьезное. Заболеет, попадет в аварию… погибнет.

Мореухов: Я боюсь, что больше никогда не увижу мир таким прекрасным. Таким, как после первого глотка.

Римма: Я боюсь, что не справлюсь, не смогу все контролировать.