Хоррормолл

Карл посмотрел на наручники. Вся его неуверенность, доброта, слабость исчезли без следа.

– Вы ограничили мою свободу? Как ложно и неправильно! Вы ущербны духом сильнее, чем я полагал.

– Кто ты? – снова спросила Тринити.

– Я ваш страж, ваш целитель. Я – ваша Полярная звезда, источник вашего здоровья и благополучия. Вы научитесь любить меня, как все кающиеся в моем Улье.

По хребту Эми прокатилась капля холодного пота. Она подумала о граффити в туалете…

– Его назвали Ульем, потому что он был наполнен непрестанным трудом, – произнес Карл, и его мокрое от пота лицо засияло воодушевлением. – Мои партнеры разбогатели трудами кающихся, но я истинно заботился о них. Я предписывал им работу, очищающую их души.

– Хватит, – объявил Мэтт и потянулся за ключом, волоча за собой вялую руку Тринити.

Но в суматохе ключ исчез со стола.

– О печальный юный любовник, преследующий то, чего никогда не получит, – возвестил Карл. – Мой мальчик, боюсь, для тебя исцеление окажется трудным.

– Что за хрень ты несешь? – буркнул Мэтт.

– У меня ты будешь крутить рычаг, – предсказал Карл. – Это приглушит твою романтическую глупость. Тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре…

– Где ключ? – вертя головой, воскликнул Мэтт.

– Десять тысяч поворотов рычага каждый день, – продолжил Карл. – Десять тысяч сегодня, десять тысяч завтра, десять тысяч послезавтра. И никакого выхода наружу, пока не исцелитесь, ибо двери Улья открываются лишь в одну сторону. – Он оторвал взгляд от Мэтта, посмотрел на остальных: – Каждый из вас, наверное, думает, что попал сюда случайно. Нет. Я долго наблюдал за вами, отбирал самых больных в ваших рядах и подталкивал руку судьбы, чтобы она привела вас ко мне. Должно быть, провидение улыбнулось мне. Все вы здесь.

Эми хотелось сказать что-нибудь вроде «да пофигу», да вообще что угодно, лишь бы прервать, перебить, огорошить эту самодовольную наглость, показать, что с ней нельзя говорить таким тоном. Но почему-то она ощущала себя пустой, плоской и бессильной.

– А вот наша старая дева, – глядя на Руфь Энн, продолжил Карл. – Все еще боится Жутких Ползюков. У нее все еще разум младенца. Боюсь, ее излечение будет довольно болезненным. Но боль – верный знак эффективности.

Руфь Энн отпрянула, вжалась в спинку стула, а Карл уставился на Тринити.

– Эту нужно отвратить от пути обольщения. У нас есть лечение, включающее сокрушение тела непрестанным верчением бегового колеса. Оно весьма результативно для падших женщин.

Затем он посмотрел на Эми. Та потупилась, не желая заглядывать ему в глаза. Она не хотела, чтобы он ее видел, корчилась, будто насекомое на игле. А его глаза безжалостно раздевали ее, обдирали кожу, раскрывали естество, обнажали нутро на столе вивисектора.

– А вот ваше излечение я предвкушаю более всего. Я преподнесу вам разновидность моего успокаивающего кресла, и оно приведет к реализации истинных устремлений вашей натуры. Ибо, видите ли, здесь не место кары. Здесь – мануфактура, и ее предназначение – производить здоровый разум. И начать излечение крайне просто. Я научился этому у сербских племен. Церкви строятся на местах мученичества святых. Перед строительством моста в основание замуровывается дитя. Все великие труды должны начаться с жертвоприношения.

С тем Карл и встал. Руфь Энн подскочила, ожидая, что он потянет за собой ее левую руку – но с обеих запястий Карла свисали разомкнутые наручники. Он как-то сумел незаметно для всех отсоединиться от нее и Тринити.

– Отдай мне ключ, – выпалил Мэтт, отчаянно пытающийся казаться храбрым.

– Мой кнут рассечет ваши звериные шкуры, погонит вас на работу, ибо работа суть лечение морали, необходимое для исправления деградировавшего разума, – сурово предупредил Карл, и его голос раскатился громом по Демонстрационному залу.

То был голос проповедника, голос из прошлого, из эпохи до микрофонов, голос, предназначенный для соборов, изобличавший ведьм и порицавший грешных. Он пел на латыни в то время, когда горели на костре женщины и тяжкие камни сминали мужчин.

– А теперь давайте принесем жертву, нужную, чтобы начался великий труд. Используем же подручный материал, чтобы распахнуть врата и открыть дверь. Идите же на мою мануфактуру, – объявил он, облизнув бледные губы бесцветным языком. – Идите же, и пусть тяжкий труд излечит слабость ваших умов.

Карл взялся за разомкнутый браслет на левом запястье и, держа дужку, будто серп, прижал острый конец к шее. Сперва казалось, что он всего лишь почесывается, но Карл вогнал зазубренное острие себе в горло. Руфь Энн завизжала. Эми не могла отвести глаз. Карл все глубже продавливал железо внутрь, зацепил за трахею – и дернул за цепь. Раздался мокрый хруст и хлынула черная кровь.