Хосе Рисаль

Первая строфа — прощание с родиной — приведена в эпиграфе к этой главе. Вторая строфа — обращение к повстанцам, которых здесь Рисаль уже не призывает сложить оружие:

На грозном поле брани, без страха и без пений
приемлют смерть герои, подпав отчизны флаг.

Повстанцы — герои, они умирают за родину на поле битвы, тогда как сам Рисаль принимает смерть за родину на эшафоте, и «место не имеет значения», главное — умереть за родину. Здесь звучит апология — апология не тех, кто умирает в открытом бою (их героизм очевиден), а самого себя, умирающего не на полях сражений. Тем, кто слишком поспешно отлучает Рисаля от революции, ссылаясь на пресловутый «Манифест», следовало бы обратиться к этим строкам.

Далее Рисаль пишет:

И если ты увидишь неяркий над могилой
простой цветок, то это — моя душа взошла.
Ты поцелуй соцветье, согрей улыбкой милой,
и станет мне спокойней стократ в земле унылой
от нежности нежданной и чистого тепла.

И в конце:

Родные Филиппины, я вас зову проститься,
вы боль моя и мука, душа моя и плоть.
Я ухожу, оставив любовь, родные лица,
туда, где над рабами палач не поглумится,
где честь не есть проклятье,
 а правит лишь господь.

И здесь — косвенное проклятие католицизма, который убивает за веру и не ведает подлинного бога. Это еще одно доказательство подложности отречения: примирись Рисаль с католицизмом, он непременно изменил бы этот стих.

Последняя строфа — снова голос сына, брата, друга и возлюбленного, прощание с родными:

Родителям и братьям и ставшей мне родною
прекрасной чужеземке, подруге дорогой,
я шлю поклон прощальный. Порадуйтесь со мною,
кто отдохнул в разлуке с сумятицей земною.
Любимые, прощайте! Смерть — истинный покой!

Два последних слова стихотворения в оригинале звучат как «умереть — уснуть». Это слова Гамлета, дважды повторенные им в знаменитом монологе «Быть или не быть».

Таково лучшее стихотворение Рисаля, вершина его поэтического мастерства. Сила чувств в нем достигает апогея, оно не оставляет равнодушным ни одного филиппинца, ни одного читателя сколько-нибудь добросовестного перевода. Как и раньше, Рисаль пользуется двумя культурными кодами, филиппинским и испанским. О наличии первого свидетельствуют общая философская направленность стихотворения (слияние с природой), филиппинские образы, реалии. О наличии второго — испанская поэтическая символика (птица на могиле поэта, забвение). По словам Рисаля, неважно, что именно увенчает борца: лавр, кипарис или ирис. Тут надо помнить, что лавр — символ победы с античных времен, кипарис — кладбищенское дерево в Испании и Италии, а ирис — цветок утешения при поражении, причем ни лавр, ни кипарис, ни ирис на Филиппинах не растут. И филиппинцу без европейского образования трудно догадаться, что выстроенный Рисалем ряд означает «победа, поражение или смерть».

Но любовь к родине здесь выражена так глубоко, что задевает самые сокровенные струны человеческой души вообще, а филиппинской в особенности. Причем любовь согласно введенной Рисалем традиции — это не сыновняя любовь, а любовь к прекрасной невесте. Не «родина-мать», не «отчизна» (земля отцов), а именно «родина-возлюбленная», «родина-невеста» — вот образ, обязательный после Рисаля для всех филиппинских поэтов и вообще всех филиппинцев. На Филиппинах же, в силу особенностей их исторического развития, до Рисаля не существовало этого общего для всех жителей архипелага понятия — Родина. Он создал его и вложил в него свое содержание, принятое всеми филиппинцами. Конечно, складывание этого понятия и вообще филиппинского патриотизма было подготовлено всем ходом исторического развития страны. Но Рисаль первым «сказал слово», и в этом его величайшая заслуга перед филиппинцами, которых он поднял на борьбу, и перед человечеством, которому он представил филиппинцев.

…Пролетали годы. Все яснее становилось значение Рисаля, так много сделавшего для Филиппин, для национально-освободительного движения на Востоке, для всего человечества. Он был идейным вдохновителем первой в Азии национально-освободительной революции, возвестившей начало крушения колониализма, этого позора человечества.