Хосе Рисаль

На семью обрушивается несчастье: умирает родами старшая сестра Олимпия, оставив сиротами двух племянников Рисаля. Ее смерть потрясает Хосе, а мольбы сирот к богу с просьбой «вернуть маму» трогают до слез. Он ютов винить в смерти Олимпии самого себя: это он опасен для всех, кто соприкасается с ним, он навлекает на людей всевозможные несчастья. Тут сказывается широко распространенное на Филиппинах убеждение, что каждый человек имеет связь с миром духов, которые либо благоволят ему — и соответственно его близким, — либо, напротив, навлекают на него и его родственников многочисленные беды. В первом случае человек становится желанным гостем и другом, во втором — все его сторонятся. Он может быть «отмечен» невезением на какой-то период времени или на всю жизнь. С приездом Пепе все разладилось: на семейство Меркадо косятся монахи, власти насторожены, умирает Олимпия, «дело Каламбы» — многие начинают избегать его как зачумленного… Кто знает, может, это просто такая полоса, но тогда надо переждать ее в стороне, подальше от семьи, ей-то зачем подвергаться опасности? Пасиано и другая старшая сестра, Нарсиса, прямо говорят ему: надо уезжать. Как уезжать? Ведь он хочет остаться, все уляжется, он женится на Леонор… И тогда старший брат жестко бросает: «Ты думаешь только о себе». Это приговор, не подлежащий обжалованию. Мнение семьи высказано, остается только повиноваться. От пережитых волнений Рисаль заболевает. Но Пасиано неумолим: его долг, долг старшего брата, — заботиться прежде всего о семье. Нет, Пепе не исторгнут, не отлучен, но он должен понять, что благо семьи превыше всего. Лучше всего переждать «полосу невезения» (если только это полоса, а не жребий на всю жизнь) где-нибудь подальше от семьи — только при этих условиях они смогут помогать ему. Его любят и им гордятся, но делать ему на Филиппинах нечего.

За него по-прежнему боятся, и в Манилу его сопровождает чуть ли не десяток зятьев, двоюродных братьев и других родственников — помочь ему с отъездом, а главное, защитить от возможного удара со стороны монахов. В Маниле Рисаль (больной, с высокой температурой) убеждается, что кампания против него нисколько не улеглась, напротив, набирает силу. Генерал-губернатору вовсе не хочется иметь под боком столь неудобного человека — он еще раньше через Андраде передавал настойчивые рекомендации уехать подальше. Рисаль пишет Блюментритту: «Монахи не хотят и слышать обо мне, чиновники хотят, чтобы я был как можно дальше, а филиппинцы боятся и за себя, и за меня; остается одно — я возвращаюсь в Европу». И сразу после отъезда: «Меня заставили покинуть родину, я уехал из дома полубольным и поспешил на пароход. О герр Блюментритт, вы еще не знаете моей маленькой одиссеи!.. Провинциалы всех орденов и архиепископ ежедневно досаждали генералу жалобами на меня. Синдик доминиканцев донес алькальду, что меня видели ночью на горе, на тайных сборищах мужчин и женщин… Какой заговорщик станет устраивать тайные сборища вне дома, да еще с женщинами и детьми?.. Соотечественники предлагали мне деньги, лишь бы я уехал. Они молили об этом не только ради моего блага — у меня много друзей и знакомых, которых сослали бы вместе со мной».

Практически никто не может помочь, кроме иезуитов, но и они делают это все менее охотно. Почувствовав себя чуть лучше, Рисаль навещает своих наставников. Они одни подняли голос в защиту своего бывшего воспитанника, но не очень громкий, и притом исключительно ради своей выгоды, ради сохранения репутации поборников прогресса. Любимый учитель, Франсиско де Паула Санчес, пишет Рисаль, «осмелился публично защищать меня и хвалить мою книгу, хотя наедине сказал, что мне следовало бы написать идеальное произведение, нарисовав в нем идеальных священников и т. д., тем самым подчеркнув контраст с действительностью». То было сразу после переезда Рисаля — иезуиты надеялись, что их ученик вернется в лоно церкви и отречется от «заблуждений». Они и сейчас не теряют надежды. Но последняя встреча перед отъездом не приносит иезуитам ничего утешительного — их питомец твердо стоит на своем. Рисаль снова беседует с Санчесом, говорит ему, что хотел пробудить соотечественников от летаргического сна, а пробудить их можно не мягкими словами, а ощутимыми толчками, даже ударами — такими, как роман «Злокачественная опухоль».

— И ты не боишься последствий своей дерзости? — спрашивает наставник.

— Отец мой, — отвечает ученик, — вы же миссионер. Вы ведь не боитесь язычников.

— Ну это совсем другое дело.

— Ничуть. Ваше дело — крестить язычников, мое — пробуждать в людях достоинство.