Хосе Рисаль

В спор вступают другие. Иезуиты, говорит Рисаль, теперь стоят позади телеги прогресса. Это вызывает бурю возмущения. Ученый-иезуит падре Фаура (построивший метеорологический центр на Филиппинах) утверждает, что в обществе Иисуса много подлинных ученых, куда больше, чем в других орденах. Упрямый ученик отвечает, что это еще ни о чем не говорит: наука — далеко не весь прогресс, это лишь инструмент прогресса. Иезуитов никак нельзя поставить в ряды прогрессивного движения — ведь они не признают ни свободы мысли, ни свободы религии. Они чураются свободной дискуссии. Вспыхивает спор о чистилище — «сначала философский, а потом канонический», — отмечает Рисаль. Чистилища он не признает, не признает и догмата о непогрешимости папы. Спор ожесточается, но Рисаль твердо стоит на своем. Ему показывают сердце Иисусово, которое он сам вырезал из дерева, будучи еще студентом. Отцы-наставники надеются пробудить в ученике былые чувства, но тот отвечает:

— Другое время, святые отцы, то было другое время, и оно прошло. Я уже не верю в эти вещи.

Тем не менее окончательного разрыва не происходит. Иезуиты знают, что в романе Рисаль изобразил их в куда более выгодном свете, чем другие ордены. А что до его «заблуждений» — что ж, иезуиты обладают цепкостью и терпением и не теряют надежды на возвращение блудного сына в лоно церкви.

И все же падре Федерико Фаура предупреждает:

— Смотри, ты кончишь на эшафоте. Лучше уезжай отсюда немедленно.

На это Рисаль отвечает неопределенной улыбкой и покидает ученых отцов.

Ему становится жутко. Уж кто-кто, а иезуиты отлично разбираются в обстановке и слов на ветер не бросают. И если они считают, что ему грозит смертельная опасность, значит, так оно и есть. Его жизнь висит на волоске, надо немедленно уезжать. Еще не вполне оправившись от лихорадки, 3 февраля 1888 года Рисаль поднимается на борт парохода. В 1882 году, глядя на удаляющийся берег родины, Рисаль был полон грусти. Теперь он записывает в дненике: «Покидая Манилу, я не испытываю сладкой, меланхолической печали, как шесть лет назад. Сейчас, глядя на купола соборов и церквей, я испытываю только ужас».

Шесть месяцев, проведенных на родине, подтвердили его опасения. Отъезд был поспешным и носил характер бегства. И не случайно в эти дни Рисаль снова вспоминает сказку о мотыльке, сгоревшем в огне, которую в детстве читала ему мать: он сам чуть не влетел в пламя. Подобно мотыльку, он не думал об опасности и едва избежал ее, по все же убежден, что посетил Филиппины недаром.

* * *

Действительно, пребывание Рисаля на Филиппинах не проходит бесследно. Вскоре после его отъезда, 1 марта 1888 года, гобернадорсильос Мапилы и окрестных селений в торжественной процессии следуют к резиденции гражданского губернатора и вручают ему петицию, под которой стоят 810 подписей — небывалое дотоле событие. Петицию составили Доротео Кортес (масон), Хосе Рамос (владелец книжной лавки «Ла Гран Бретанья», той самой, где продавали роман Рисаля и где встречались все филиппинские националисты) и Марсело дель Пилар (журналист). В петиции перечислены злоупотребления монахов и манильского архиепископа Пайо. Петиционеры требуют их изгнания, потому что «столь деспотичные и неблагодарные люди только порождают недовольство в сынах Филиппин, которые в конце концов силой изгонят их, если правительство не сделает этого ранее».

Рисаль не принимал участия в подготовке манифестации, более того, он отнесся к ней отрицательно. «Раз вы провели манифестацию без моего согласия, то сами и отвечайте за последствия», — скажет он позднее, когда к нему обратятся за советом, что делать дальше. А в письме Блюментритту он пишет: «Не думаю, что есть смысл возбуждать толпу и королеву против архиепископа». Действительно, требование изгнать также и архиепископа — явный тактический просчет, отпугнувший многих сторонников преобразований.

И тем не менее нельзя не отметить близости петиции к идеям, высказанным в «Злокачественной опухоли»: здесь есть и требование удалить «опухоль» (монашеские ордены), и обращение к гражданским властям, на которые все еще возлагаются надежды, и предупреждение, что в случае бездействия властей филиппинцы прибегнут к насилию. Тут сказывается общее воздействие творчества Рисаля на общественную жизнь Филиппин. К этому времени вся политическая борьба в значительной мере определяется его идеями, они уже живут своей жизнью, часто независимой от их творца.

Есть и еще один аспект в событиях 1888 года. В сознании многих филиппинцев этот год воспринимается как особый, магический год «трех восьмерок». В этот год, считают многие, легендарный герой Бернардо Карпио, закованный в пещере, пробудится ото сна, разорвет цепи («восьмерки»), прогонит испанцев и освободит народ от чужеземного гнета. Год спустя газета эмигрантов напишет: «Предыдущий год был на Филиппинах годом самых фантастических предсказаний. Провидение словно взялось подтвердить восточные предрассудки — в 1888 году произошли события огромной важности».

ГОДЫ СКИТАНИЙ. РОМАН-ПРОГНОЗ «МЯТЕЖ»