Рисаль первым в истории филиппинской общественной мысли постулирует тезис о существовании отдельной филиппинской нации. Сегодня эта мысль кажется простой и самоочевидной, но ее четкое формулирование — огромная заслуга Рисаля. До него филиппинцы не осознавали себя отдельной от испанцев нацией. Не было своей великой культурной традиции (подобной индийской или китайской), не было своей государственности, не было своей религии — все это принесли колонизаторы. Что же удивительного в том, что многие образованные филиппинцы (илюстрадос) борются за лучшее место в испанском мире и только Рисаль первым возвещает «городу и миру», что есть самостоятельная филиппинская нация.
Правда, Рисаль явно преувеличивает роль психологического фактора. Он считает, что глет властей порождает общие страдания, страдания — единство. Для Рисаля нация — это прежде всего общность людей, объединенных самосознанием. На главный вопрос: какие материальные условия порождают самосознание? — Рисаль не дает ответа. Моральный фактор, произвол испанцев, порождает уязвленное сознание, и это для него главное. Разумеется, его никак нельзя упрекнуть в том, что он «не поднялся» до материалистического понимания процесса складывания папин. Как писал В. И. Ленин, «исторические заслуги судятся не по тому, чего
Дает же Рисаль очень и очень многое. В национальном вопросе он уходит гораздо дальше, чем его предшественники, даже дальше, чем многие современные филиппинские мыслители. Их мысль идет по схеме: до испанцев не было единства филиппинцев, к моменту их изгнания оно уже налицо, значит, они его и создали. Не отрицая большого влияния Испании на Филиппины, следует со всей определенностью сказать: филиппинская нация не есть порождение испанцев, она порождение борьбы против колонизаторов, здесь Рисаль совершенно прав. Говоря словами Достоевского, тут существенно, кто «заявил волю» — испанцы или филиппинцы, и вопрос этот не праздный, для филиппинцев он имеет глубочайшее значение. Ответ Рисаля гласит: «Не воля колонизаторов, а сопротивление ей, т. е. воля самих филиппинцев». Мысли Рисаля по национальному вопросу все еще играют огромную роль в идеологической борьбе на современных Филиппинах.
Справедливости ради нужно отметить, что Рисаль не всегда последователен. То он пишет: «Я считаю, что уже поздно — большинство филиппинцев утратило все надежды на испанцев. Теперь наша судьба в руках бога и в наших собственных, но никак не в руках правительства». А два года спустя сообщает тому же адресату: «Я внимательно слежу за событиями в нашей стране, Я полагаю, что только разум спасет нас — ив физическом и в духовном смысле. Я все еще настаиваю на этом. Парламентское представительство будет благом для Филиппин. Если бы наши соотечественники были не тем, что они есть, мы должны были бы отвергнуть всякое предложение такого представительства, но поскольку они такие, какие они есть, поскольку они индифферентны, представительство — вещь неплохая. Лучше быть связанным у лодыжек, чем локоть к локтю. Что мы можем поделать!» Здесь нет убеждения в том, что «наша судьба в наших собственных руках», налицо уступка идеям ассимиляции. В жизни Рисаля немало таких компромиссов, можно говорить лишь о постепенном изменении его взглядов, причем в его идейной эволюции такие изменения затягивались на годы. Движения вспять — в смысле отказа от новых взглядов — мы почти не прослеживаем, но не прослеживаем и резкого отказа от прежних убеждений, что иногда производит впечатление непоследовательности, одновременного сосуществования взаимоисключающих установок.